Книга Сладкий папочка - Лиза Клейпас

– Да, – сказал он. – Тебе того же, Либерти. Надеюсь, ты найдешь время поработать над собой и своей проблемой.

– Моей проблемой?

– Твоей фобией ответственности, – сказал он участливо. – Страхом близости. Над этим следует работать. Удачи.

Дверь мягко закрылась прямо перед моим носом.

На следующий день на работе я появилась позже обычного, а потому с отчетом обо всем пришлось повременить. Только поработав в салоне красоты, узнаешь, какое удовольствие большинство стилистов получают, копаясь в чужих взаимоотношениях. Наши кофе-брейки и перекуры нередко превращались в сеансы групповой терапии.

О разрыве с Томом я почти не печалилась, вот только его последний выстрел слегка меня задел. Я не винила его за то, что он сказал: ведь ему только что дали от ворот поворот. Однако в глубине души у меня шевелилось подозрение, что он прав. Возможно, я и впрямь боялась близости. Я никого никогда не любила, кроме Харди, который занозой засел в моем сердце. Он продолжал мне сниться, и после таких снов я просыпалась, ощущая шум крови, вся взмокшая и вновь живая.

Я боялась, что поступила неправильно, отказав Тому. Скоро Каррингтон должно было исполниться десять. Все эти годы она росла без отца. Нам в жизни необходим был мужчина.

Едва я вошла в салон, который только-только открылся для клиентов, как Алан сообщил, что Зенко желает немедленно поговорить со мной.

– Но ведь я опоздала только на несколько минут... – начала было оправдываться я.

– Нет-нет, не в этом дело. Речь о мистере Тревисе.

– Он сегодня придет?

Выражение лица Алана было невозможно понять.

– Не думаю.

Я пошла в служебное помещение салона. Зенко стоял, держа в руке фарфоровую чашку с горячим чаем.

Оторвавшись от книги для записей клиентов в кожаном переплете, он поднял на меня глаза.

– Либерти, я просмотрел ваше расписание на сегодняшний день. – Слово «расписание» он произнес на английский манер. Это было одно из его любимых словечек. – После пятнадцати тридцати вы, кажется, свободны.

– Да, сэр, – с опаской сказала я.

– Мистер Тревис хочет, чтобы вы приехали к нему подстричь его. Вы знаете адрес?

Я озадаченно покачала головой:

– Вы хотите, чтобы поехала я? А почему не едете вы? Ведь вы сами всегда его стрижете.

Зенко объяснил, что к нему из Нью-Йорка прилетает одна известная актриса и он не может ей отказать.

– Кроме того, – продолжал он нарочито монотонным голосом, – мистер Тревис попросил прислать именно вас. Ему, после того что с ним случилось, сейчас нелегко, и он думает, что ему, возможно, полегчает, если...

– А что с ним случилось? – Я почувствовала пугающий выброс адреналина, разлившегося по всему моему телу, вроде того, какой ощущаешь, боясь упасть с лестницы. Даже если и не оступилась, тело уже готовится к катастрофе.

– Я думал, вы в курсе, – сказал Зенко. – Мистер Тревис две недели назад упал с лошади.

Для человека в возрасте Черчилля падение с лошади совсем не пустяк. Можно травмировать шейные позвонки, сломать или раздробить кости. Мои губы округлились в беззвучном «О!». Мои руки задвигались в разных направлениях – сначала приблизились ко рту, потом, скрестившись, поднялись к плечам.

– Насколько это серьезно? – нашла я в себе силы выговорить.

– Не знаю подробностей, но кажется, у него сломана нога и ему сделали несколько операций... – Зенко замолчал, внимательно глядя на меня. – Вы побледнели. Не хотите ли присесть?

– Нет. Все в порядке. Я просто... – Мне самой было странно, что все произошедшее с Черчиллем я приняла так близко к сердцу. Мне хотелось немедленно лететь к нему. Сердцебиение в груди перешло в болезненное щемящее чувство. Мои руки соединились, переплетясь пальцами, как у молящегося ребенка. В голове замелькали разнообразные картинки, образы, не имевшие никакого отношения к Черчиллю Тревису.

Моя мать в белом платье в мелкий цветочек. Мой отец, существовавший для меня лишь на черно-белой плоскости галоида серебра. Яркие огни ярмарочной площади, дрожащие на решительном лице Харди. Тени внутри теней. Мне стало трудно дышать. Но вот я вспомнила о Каррингтон. Я уцепилась за ЭТОТ образ, за свою сестру, моего ребенка, и паника, закрутившись в вихре, отступила.

До меня словно издалека дошел вопрос Зенко, готова ли я ехать в Ривер-Оукс делать стрижку.

– Конечно, – ответила я, пытаясь говорить нормальным голосом. Как ни в чем не бывало. – Разумеется, я поеду.

Когда я обслужила своего последнего клиента, Зенко вручил мне адрес и два разных кода.

– Иногда у ворот дежурит охранник, – пояснил он.

– У него там ворота? – спросила я. – У него охранник?

– Это называется система безопасности, – сказал Зенко. Его лишенный эмоций тон звучал более уничижительно, чем откровенный сарказм. – Богатым людям без этого нельзя.

Я взяла протянутый мне листок бумаги.

Мою «хонду» следовало помыть, но я пожалела времени. Мне было необходимо как можно скорее увидеть Черчилля. Чтобы добраться от салона до его дома, у меня ушло всего пятнадцать минут. В Хьюстоне расстояния измеряются минутами, а не милями, поскольку городские пробки способны превратить даже самый короткий путь в мучительное продвижение сквозь преисподнюю, где агрессивное поведение водителей всего лишь обычная техника вождения.

Я слышала, Ривер-Оукс сравнивают с Хайленд-парком в Далласе, но Ривер-Оукс больше и еще дороже. Его можно назвать Беверли-Хиллз Техаса. Ривер-Оукс – это около тысячи акров земли, расположенных на равном расстоянии от делового центра города и жилых кварталов, с двумя школами, закрытым клубом, высококлассными ресторанами и магазинами, а также морем дивных цветов, высаженных вдоль дорожек. В 1920-х годах, когда был основан Ривер-Оукс, существовало, что называется, джентльменское соглашение не допускать туда негров и латиноамериканцев, за исключением прислуги. Теперь тех так называемых джентльменов уж нет и в помине, а население Ривер-Оукс стало куда более разнородным. Сейчас тут живут не только белые, но все живущие там определенно богаты. Стоимость самых дешевых домов начинается от миллиона долларов и выше.

Моя видавшая виды «хонда» катила по улицам двухэтажных особняков, мимо «мерседесов» и «БМВ». Дизайн некоторых домов был выдержан в стиле испанского Возрождения – с выложенными плиткой террасами, башенками и орнаментальными балконными балюстрадами из кованого железа. Для других образцами послужили жилища новоорлеанских плантаторов или дома в колониальном стиле, как в Новой Англии, – с белыми колоннами, фронтонами и каминными трубами с каннелюрами. Все это были просторные особняки с ухоженными участками вокруг, стянувшимися вдоль дорожек тенистыми дубами, напоминающими каких-то стражей-исполинов.

Я предполагала, что дом Черчилля должен представлять собой нечто грандиозное, но все равно оказалась не готова к встрече с ним. Это было целое имение в три акра с ручьем и каменным домом, построенным на манер европейского дворца, который располагался в глубине участка. Я остановилась у массивных железных ворот и ввела код. Ворота, к моему облегчению, медленно, как в сказке, отворились. Ведущая к дому широкая мощеная дорожка разветвлялась надвое, одно из ответвлений окружало дом, другое вело к отдельно стоявшему гаражу, места в котором запросто хватило бы на десять машин.