Книга Вселенский расконвой - Феликс Разумовский

Чтобы землю защитить, вокруг возвел могучую он стену.

Раскалывает жезлом горы;

Каменные глыбы на плечи поднимает, дома из них он строит…

Разлившиеся воды собрал он воедино;

Те, что рассеялись в горах.

Собрал и в Тигр направил.

От вод высоких он пахотную землю осушает.

И вот – все на земле хвалу воздают Исимуду.

Господину суши.

От Исимуда не отставал и Нинурта, о нем в массах пели:

Он главный осушитель топей и оврагов.

Нинурта, гордость Междуречья, судьбу провозглашает;

О, благостная земля, да будут здесь высокие деревья.

Деревья, что в горах растут.

Пусть троном славятся твои роскошные дворцы.

Да вырастет тростник высокий здесь.

Тростник, что рос в горах…

Пусть тучные быки плодятся.

Быки, что с пастбищ гор спустились…

Достанет златом серебро твое.

Иметь не хуже будет олова и бронзы.

Пусть множится народ твой;

Нинурта пусть вперед стремится, как упрямый бык.

Тот, как истый посвященный, шума не любил, а потому без всяких там песен вывел сорт зерна с тройными хромосомами, дал лулу ярмо, быков и плуг и окультурил клубневые растения. Попутно он собрал Совет Богов, стал там главным, то есть первым среди равных, и навел теллуриевый порядок по теллуриевому же принципу: диктум – фактум[56]. В массах, как Тот ни противился, все же пели, правда, вполголоса:

Стараниями Его, Владыки Междуречья.

В овчарню поместили существо, что шерсть дает.

Зерно, что урожай приносит, опустили в землю.

Расчистили же для посевов место.

Рабочим ярмо и плуг вручили…

Пастух овец разводит в изобилье;

Во множестве рождают женщины детей.

На поле встав, взор поднимает к небу;

С небес на землю изобилие нисходит.

И существо, что шерсть дает, и хлеб возделанный

Рождаются в избытке.

Скоплению людей настали времена достатка.

Да славится в веках отец наш Тот, краса Земли

Черноголовых.

Гравикар тем временем сбросил скорость, плавно снизился, вздрогнул и завис – прибыли. Внизу лежал Центральный командно-указательный Маганский комплекс, но боже мой, святая богородица, в каком же виде! Мягко говоря, в плачевном. Грани Укура[57]и двух прочих пирамид потускнели, антенны были смыты водой, Сфинкс, жалобно выглядывающий из-под грязевого покрывала, утратил позолоту, краску и рога. И все это на фоне болота, трясины, стоячей, угрюмо-мутной воды. М-да.

– Нельзя ли пониже? – скомандовал Тот. Шамаш посмотрел на Орла, и гравикар послушно пошел вниз, прессуя подушку пси-поля. – Теперь десять градусов на север, – опять подал голос Тот, и все сразу поняли его – машина направлялась к Сфинксу. Гигантскому, высеченному из камня монстру, запечатлевшему в своих чертах образ Ана. Великого ануннака, живейшего из живых. Мудрейшего, достойнейшего, не ведающего страха. Если бы не он тогда на звездолете… Да и вообще…

– О, учитель, – глянул в смотровое стекло Тот, встал, понурился, отвесил поклон. – О, великий…

– Ты гля, Утес в натуре, – прослезились уже вмазавшиеся Красноглаз и Мочегон. – Ну, сука, бля, тринопля.

– Папо, папо, – тоже прослезилась Нинти, всхлипнула и резко обозначила свой статус. – Твоя маленькая дочка помнит о тебе. И любит…

– Так же, как и твой сынок с внучком, – радуясь, что Энлиль спит, с живостью поднялся Энки, с видом великомученика вздохнул и шваркнул по плечу Гибила, плотно общающегося с бражкой. – Положь, сволочь, флягу и вставай. Теперь кончай скалиться и кланяйся давай. Да не мне, придурок, не мне. Деду своему легендарному кланяйся…

– Ой батюшки, ну и чудо-юдо, – глянула в иллюминар Анту. – Господи, страх-то какой. Видел бы покойник Ан, он бы не стерпел, не допустил. Кремень был, надежа, скала. Ну вот как эта, только без крылов…

– Эх, хорошо лежит, – одобрил Исимуд, вытащил пси-сенсорный бинокль и принялся осматривать окрестность на предмет деструкционных изменений. – Да, поймистый был, хваткий ануннак. Очень удивительно, что не хербей… Так, эрозия… Гм, коррозия… Да нет, думаю, ничего страшного, необратимых изменений не наблюдаю.

– О, учитель… О, великий, – вытер скупую слезу Тот, сел, мрачно посмотрел на рулевого. – В Гелиополь давай. Трогай.

Глухо заурчал мотор, пискнули генераторы пси-поля, плавно ушел вниз, на мгновение застыл и полетел назад каменный Ан. А впереди в полнейшем безобразии уже виднелась могучая река – своенравная, полноводная, давно забывшая про берега. Совершенно распоясавшийся, немерено разлившийся Нил. Где луга с непугаными антилопами, аромат акаций и птичьи трели. Теперь – только мутная вода, торжествующее скопище пернатых да рулады мириад лягушек. Край гармонии, неги и красоты после Потопа превратился в болото.

Гравикар между тем выполнил маневр, развернулся, сбросил скорость и застыл, внизу лежал Гелиополь. Город-храм, город-сад, город-солнце. Вернее, то, что от него осталось. Стихия погуляла здесь от всей души, разрушив большинство зданий и укутав руины толстым слоем наносов. Словно грязным саваном.

– Да, – Тот прищурился на экран обзора, горестно вздохнул и ощутил потерянность в душе – все, все к чертовой матери, все муркоту под хвост, столько труда пропало даром. Не осталось ничего – ни храма Ана, ни Библиотеки, ни Обсерватории, ни бань, ни водопровода, ни лабазов, ни зернохранилищ, ни садов. И его, Тота, дом, двухэтажный, с колоннами, из армированного кирпича, тоже стал грудой мусора, похороненной под грязью. Эх…

– Ну что, господа ануннаки, какие будут мнения? – справился он с собой, кашлянул и превратился в прежнего Тота, мудрого и волевого. – И, кто-нибудь там, разбудите Энлиля, этак он все мозги отоспит.

– Отсыпать уже нечего, – живо откликнулся Гибил и вроде бы по-родственному, однако же, встряхнув все внутренности, похлопал Энлиля по мощному плечу. – Дядюшка, подъем, у вас пожар в доме.

Подействовало. Сразу.

– Мнением уже вроде выражались, – отозвался Красноглаз, ухмыльнулся Мочегону и с удовольствием взглянул на шарахающегося Энлиля. – Сыро, как в пизде. Когда-нибудь да просохнет…

– И долго ты ждать думаешь? – спросил Нинурта. – Амелу плодятся, как мартовские муркоты, жрать скоро в Междуречье будет нечего. Без освоения новых регионов пропадем.