Книга Чистилище. Книга 2. Тысяча звуков тишины (Sattva) - Валентин Бадрак

– Что тебя беспокоит? – обратился он ко мне мягким голосом.

– У меня – рак, – прошептал я, пугаясь собственного изменившегося голоса, и затем под действием непреодолимой силы встал на колени и склонился.

Я почувствовал его руки на своем челе – он снова и снова повторял слова молитвы. От его рук исходили спокойствие и уверенность – то, чего мне больше всего не хватало в этот момент. Затем я почувствовал знак встать и приподнялся так тяжело, как будто на спине у меня был большой мешок.

– Исцелите меня… – я просил жалобно, как ребенок.

Глаза его оставались ласковыми, проникновенными.

– Не я исцеляю, но Господь чудеса творит! – ответил он убежденно, но как-то по-монашески смиренно, без превосходства. И вдруг страстно добавил: – Ты должен понять, зачем тебе жить, должен выговориться перед собой.

После этих слов он легко тронул меня за плечо – так неофициально, интимно, с безграничной любовью может коснуться близкий друг, старший брат или отец. Какие-то силы всколыхнулись во мне, и у меня мелькнула неуместная мысль: насколько этот человек близок к каждому пришельцу и насколько неприступными, отдаленными, отстраненными оставались смотревшие меня медики!

– Забавный батюшка, да?

На меня лукаво щурились глаза коротышки с большим носом. Его расплывшиеся глаза и слегка подпухшее лицо не внушали доверия.

– Наверное, – проворчал я нехотя в ответ и поморщился. Я решительно собирался двинуться своей дорогой, все еще находясь под впечатлением слов отца Афанасия, не понимая, как можно такого светлого человека назвать «забавным».

– Угадываю офицера, – не отставал малый. Я пригляделся к нему. Что-то в нем было задорно-эмоциональное, такое, что заставляет, как в юношеском возрасте, совершать необдуманные поступки. – Разрешите представиться: майор Острожский Владимир Андреевич. Или попросту Володя.

Его руку не пожать было просто невозможно. Я хотел спросить его, как он вычислил во мне бывшего офицера, но он уже вовсю насел на меня.

Через минуту выяснилось, что он – вертолетчик, служил в Афганистане штурманом, а в двадцать семь лет добровольно ушел на пенсию, чтобы заняться бизнесом. Тут же невозмутимо признался, что мать «уломала» его закодироваться.

Комично было то, что я его ни о чем не расспрашивал.

– Так он же предупредил, что накладывает крест православный. При чем тут кодирование? – не выдержал я.

– Да какая разница? – он невозмутимо отмахнулся. – Это действует на людей со слабой психикой. Кто Афган прошел, кто видел кровь и смерть, тому все эти слова нипочем.

Я раздраженно покачал головой. Мне хотелось сказать, что я тоже прошел Афган, видел кровь и смерть, и меня тронули слова священника.

– Да вы не обращайте на него внимания, это так из него бесы выходят. – К нам подошла женщина неопределенного возраста в платке, мать этого возмутителя спокойствия, как он сам мне сообщил. – После Афганистана с ним неладное творится. Только и осталась надежда на Бога.

Она взглянула на сына с болью.

У меня не было никакого желания продолжать разговор, и я поторопился к машине. Возможно, через минуту я уже забыл бы об этом эпизоде, если бы, проезжая мимо автобусной остановки, не увидел снова мать и сына. Она сидела на лавочке задумчиво и показалась мне какой-то одухотворенной. Я вспомнил о своей матери, погибшей из-за меня, паскудного сынка, и перевел взгляд на зарвавшегося вертолетчика. В своих потертых джинсах и мятой футболке он был абсолютно не похож на майора, пусть даже и бывшего. Босяк, да и только! В другое время я бы даже не обратил внимания на такую картинку, но отныне я стал жить каждую минуту с ощущением, что это – одна из последних. У меня защемило сердце.

– Садитесь, подвезу до Киева, – предложил я им, выглядывая в открытое окно.

В ответ Володя зло махнул рукой.

– Да мы не в Киев, мы – на Бучу, – ответила женщина просто, извинительно улыбнулась, обнажив ряд ровных зубов, и я с удивлением заметил, что передо мною – еще довольно миловидная женщина со следами былой красоты.

– Садитесь, – настаивал я. – На Бучу – так на Бучу, мне с этой стороны даже лучше будет в Киев въезжать.

– А вы сами-то верите в чудеса этого батюшки? – спросил я больше для поддержания разговора.

– Чудеса потому и случаются, что в них верят, – рассудительно ответила женщина. Подумав, она добавила: – То, что он Богом призван, не вызывает сомнения. Местные жители рассказывают, будто он только в сорок лет попал в Киево-Печерскую лавру, стал послушником и несколько лет писал иконы.

– Бред! – безапелляционно заявил Володя, который оказался на редкость отходчивым. – Вот я не верю, и ничто со мной не произойдет. Гром небесный не грянет! И пить я не перестану! Стану я себя радости такой лишать, как же…

– Просто у тебя, Володя, это от бесов…

Меня поразило то, о чем сообщила женщина. «Как, – подумал я с воодушевлением. – В сорок лет он, выходит, был еще никем, только-только стал определяться со своей судьбой. А теперь он чуть ли не святой человек! А мне вот-вот сорок, и дни мои уже сочтены… Но, может, у меня тоже будет иное начало?»

– А сколько времени он тут, в приходе?

– Да, говорят, несколько лет всего. А люди едут и едут. Потому что верят. И его слова многих исцеляют.

– Сейчас ему, выходит, лет сорок пять? Не больше?

– Выходит, что так.

Мне хотелось больше поговорить с этой женщиной, я почувствовал в ней необычную скрытую силу.

– Вот вы говорите: чудеса потому и случаются, что в них верят. И что, по-вашему, отец Афанасий может и рак исцелить?

– Думаю, может, – просто ответила она, – но только если больной будет свято верить. Но я, правда, думаю, больному, кроме непреклонной веры, еще надо трудиться. Ведь у нас часто люди просто ждут чуда, но не соблюдают элементарных правил, продолжая жить, как раньше говорили, супротив природы. Тут, по-моему, и молитва будет бессильна. Поскольку будет уравновешиваться злом.

– Злом, которое человеку делают? – уточнил я.

Она дружелюбно засмеялась в ответ на мою незадачливость.

– Да нет же! Злом, которое человек сам себе делает и от которого не желает освобождаться.

– А вы знаете – как?

– Знаю. – Она сказала это просто и уверенно, поправив волосы рукой. – Нужно поменять образ жизни. Начать мыслить по-другому и по-другому взаимодействовать с природой.

– Гм… – То, что говорила женщина, меня захватывало, но я не знал, как дальше зацепиться за ее слова. Повернувшись, я мельком заметил, что ее сын со скучающим видом смотрит в окно – наверное, он уже не раз слышал это. – Но как? Как именно?

– Вы спрашиваете меня из любопытства? Или это как-то лично вас касается?

Я смешался. Мне было трудно и противоестественно произносить этот ужасный приговор. Но я произнес его. И о намерении ехать в Израиль на операцию. При этих словах Володя присвистнул, а когда я обернулся к женщине, она строго посмотрела на меня.