Книга Последний клиент - Константин Измайлов

Дверь открылась — взгляд появившейся на пороге сухонькой женщины в красном жакете скользнул по его лицу, куртке, на мгновение задержавшись на зажатой в руках дубовой коробке, и ее личико, экономно выдавив улыбку, изобразило сожаление.

— Мы закрылись. У вас что-нибудь срочное?

А вот разговаривать-то на нормальном языке Галлахер был не обучен — офис ювелира не казарма. Род принялся раскрывать свой широкий, словно пасть сома, рот, испуская нечто нечленораздельное. Женщина, сочтя косноязычие Галлахера за смущение, отступила на шаг, давая возможность Роду перешагнуть через порог и очутиться в приемной. Навстречу ему поднялся из кресла коротко стриженный молодчик и, отбросив на столик с пепельницей иллюстрированный журнал, сделал несколько быстрых шагов, машинально ощупывая наплечную кобуру с револьвером.

— Что вам? — спросил он резко.

— Я завтра ухожу в рейс… — начал Галлахер. — Мне не хватает денег, чтоб отослать своей матери некоторое содержание… Без работы просидел на берегу больше месяца…

— Вы англичанин?

— Да, матрос. На сухогрузе… Вот, вижу вашу вывеску… Может быть, купите?

— Что там такое, Дерик? С кем ты разговариваешь? — донеслось из полуприкрытой двери.

— Тут какой-то чудак англичанин пытается продать нам какое-то старье… — Дерик, произнося эту фразу, на мгновение отвел глаза от Галлахера, а Род без лишней суеты и шума откинул крышку своего короба, вытащил из него молоточек и, размахнувшись, от плеча треснул паренька прямо в лоб. Дерик попытался поднять глаза, рассмотреть, что за предмет вонзился в его череп, но от смерти его отделяло только мгновение — последним и едва ли осмысленным движением он схватил Галлахера за отворот куртки и, таким образом удержавшись на ногах, умер. Но Род решил не рисковать — с хрустом выдернув застрявший в лобной кости Дерика молоток, он стукнул еще раз, вторым ударом разломив его голову практически пополам, и развернулся всем корпусом к застывшей в ужасе женщине. Ее лицо с широко открытым в беззвучном крике ртом заставило Галлахера выпустить молоток — он упал почти неслышно на ковер, рядом с телом поверженного Дерика — и схватить ее за горло. В нем что-то сломалось, женщина захрипела, пытаясь своими тонкими сухими пальчиками освободить шею от железной руки Рода, но силы оставили ее, и она опустилась к ногам сержанта. Она еще была жива, когда Род по-хозяйски запер дверь, выдернул из-под пиджака охранника револьвер и прошел в кабинет.

— Я пришел за деньгами… — сказал он негромко медленно встающему из-за письменного стола ювелиру. — Где вы их храните?

Внутреннее состояние ювелира усиливало его внешнее сходство с грызуном — он был напуган так, что не мог пошевелить и указательным пальцем, и только нижняя челюсть существовала отдельно от сведенного судорогой страха тела: она несколько раз дернулась, словно в непроизвольной зевоте, и замерла в среднем положении, обнажив ряд мелких, порядком изношенных нижних резцов.

— Времени нет абсолютно… — Галлахер с явным неудовольствием покачал головой и тычком бросил Веттеншапена в кресло. — Вы не понимаете по-английски, мистер? Вам необходим переводчик? Или вы тянете время, надеясь, что кто-то придет к вам на помощь? — Род вырвал провод из настольного светильника и притянул петлей шею ювелира к высокой кресельной спинке. В качестве кляпа были использованы несколько исписанных листов — Род скатал их в шар несколько больший, чем отверстие, в которое он намеревался его поместить, и с некоторым усилием, продавливая большими пальцами рук, заполнил все пространство от неба до языка. — Теперь нам не понадобится переводчик. Будем изъясняться при помощи жестов. — Галлахер достал из кармана первую попавшуюся купюру, это оказалась банкнота в десять швейцарских франков, и сунул ее под нос ювелиру. — Это деньги. Но их мало. Мне надо больше… Где ты их прячешь, где? — Отставной сержант принял позу вглядывающегося в невидимый горизонт матроса, изобразив из своей ладони козырек. — Не вижу! — И ударил, как он посчитал, вполсилы, в живот Веттеншапена. От этого тычка кляп, успевший пропитаться обильно вытекающей изо рта слюной и оттого потерявший прежнюю упругость, вылетел, как пробка из бутылки с игристым вином, и, прочертив короткую баллисту, упал у дверей кабинета.

— У меня нет денег! — хрипло выкрикнул Веттеншапен, надеясь, что может быть, кто-то услышит его или завязавшимся диалогом он сможет потянуть время — часы указывали половину девятого, а ровно в девять к нему в офис должны были прийти русские. В том, что этот посетитель никак не связан с ними, Веттеншапен, несмотря на укоренившиеся среди соотечественников убеждения о криминальных наклонностях славян, был уверен — при последней встрече между ними не было и слова сказано об оплате товара наличными. Только бы они пришли пораньше, побыстрей… Ювелир, насколько позволяла ему закрепленная на шее петля, с ужасом следил за медленными, осторожными передвижениями грабителя по кабинету — ни одна ниша, ни единая из дверец шкафа и трюмо не осталась без внимательного, тщательного обследования. И Веттеншапен понимал: чем дольше продлится осмотр помещений офиса, тем больше у него шансов остаться в живых. Что этот страшный тип убьет его при любом исходе, сомнений не было — из-за приоткрытой двери он видел обнаженную стопу секретарши. Верная Софи, более тридцати лет встречавшая его в конторе по утрам, всегда внимательная, аккуратная и бережливая, как все одинокие женщины… Теперь ее уже нет…

— Ты говоришь по-английски, говоришь… А вот где деньги, сказать не хочешь! — приговаривал Галлахер, приступая к изучению содержимого письменного стола. — Вот это скотч — им я сейчас примотаю твои жалкие ручонки к подлокотникам… А это? А это нож. Наверное, для разрезания бумаги? Видишь, какой он острый, — им я с тебя, с живого, сниму шкуру, высушу ее и натяну на бочку — получится отличный барабан… Или ты все-таки скажешь, где прячешь деньги? — Галлахер и вправду примотал скотчем руки Веттеншапена к поручням кресла, снова забил ему рот бумагой и заклеил крест-накрест. — Теперь ничего не вывалится! — Род снял с ноги ювелира правый ботинок и, не очень-то прицеливаясь, рубанул ножом по липкому от пота носку.

Нож для разрезания бумаги, как выразился Галлахер, был размером сантиметров в тридцать, не считая рукояти, и напоминал Роду кхукри своих подручных-гурков с обратным, относительно сабельного, изгибом клинка. В отрубленной точно по шву части носка, словно в чехольчике, оказалось только четыре пальца — пятый, явно недоразвитый, уцелел. Но допущенный брак Галлахера не остановил — стянув левый ботинок, он еще одним ударом добился зеркальной симметрии. Кровь, хлынувшая из разрубленных стоп, его не смутила — тем же скотчем Род перетянул ноги Веттеншапена чуть выше лодыжек и, только завершив эти манипуляции, взглянул Веттеншапену в лицо — в нем уже не осталось ничего не только кроличьего — ничего человеческого. Маска ужаса и страданий.

— Как тебе это, мой Шейлок? Покажи мне, хоть вот этим вот пальчиком. — Галлахер рубанул по указательному пальцу правой руки, и он, словно свиной хрящик, отскочил от вонзившегося в подлокотник лезвия ножа. Галлахер нагнулся, поднял обрубок и, направляя его желтоватый ноготь то в одну сторону, то в другую, продолжал спрашивать: — Может быть, там? Или там? Или там?..