Книга Кремлевский визит Фюрера - Сергей Кремлев

— Прекрасно! Ваше сообщение удовлетворяет меня в полной мере!

— И сразу же хочу отметить, — поспешил добавить Потемкин, — что мы не противопоставляем «Пакт четырех» Лондонским конвенциям…

— О, я тоже считаю, что для такого противоположения нет никаких оснований, — успокоил его дуче, а потом сказал нечто, совпадающее с признаниями Шарля-Эрве Альфана чуть ли не дословно:

— Мне понятно, почему часть европейской прессы тенденциозно их противопоставляет! И прежде всего этим занята французская пресса. Я вообще считаю ее серьезнейшей опасностью для мира. Особенно органы, близкие к «Комите де форж» и генштабу, сеют рознь и недоверие между народами Европы… А в отношении СССР эта пресса проникнута непримиримой враждебностью… Я не советовал бы вашей стране слишком доверяться дружественным проявлениям со стороны Франции…

Муссолини говорил святую правду, но Владимир Потемкин, питомец историко-филологического факультета Петербургского университета, хотя и дорос в Гражданскую войну до начальника политотдела фронта, ко всему французскому подсознательно и сознательно был неравнодушен и особой улыбчивости при этих словах дуче не выказал…

А дуче еще и добавил:

— Франция— страна алчных крестьян, скопидомов, рантье, насквозь буржуазная, Франция органически не может быть расположена к Советскому Союзу. Рано или поздно, но вы в этом убедитесь…

Потемкин почти незаметно пожал плечами, а Муссолини уставил в него палец и предупредил:

— Мне совершенно точно известно, что Франсуа Понсе предлагал Гитлеру заключить военный союз против СССР.

— Но от Гитлера этого можно ожидать!

— Не думаю… Жаль, что ваши отношения ухудшаются, но я напомню Германии, что если бы она затеяла авантюру против вас, фашистская Италия ни в коем случае не поддержит ее и не последует за ней по этому гибельному пути…

Затем Муссолини осведомился у Потемкина, с собой ли у него московский проект пакта. Потемкин достал из портфеля бумагу и вручил ее Муссолини. Тот взял, внимательно прочел и сказал:

— Первые две статьи — вне сомнений, с остальным мы разберемся…

И под конец почти часовой беседы Потемкин услышал:

— В принципе я принимаю московский проект. И заключение пакта не следует откладывать!

29 августа уже почти все спорные вопросы были решены, и к Потемкину приехал заведующий политическим департаментом МИД Кварони…

Кварони без лишних слов сообщил, что он приехал по поручению заболевшего заместителя министра Сувича, чтобы передать следующее: дуче принимает все советские предложения и желал бы подписать пакт не позднее 2 сентября.

А далее я просто приведу отрывок из шифровки Потемкина в НКИД:

«…Исходя из дружественного характера наших отношений, исключавших и до подписания пакта взаимных нападений… Муссолини высказывается за то, чтобы наш договор получил более адекватное наименование пакта о дружбе, ненападении и нейтралитете. По поручению Сувича Кварони… ясно дал понять, что отклонение нами предложения о расширении наименования пакта было бы воспринято Муссолини особенно болезненно. Прошу учесть последнее соображение, которое считаю весьма существенным для наших дальнейших взаимоотношений…»

Положительный ответ пришел 2 сентября, в субботу. И 2 же сентября 1933 года Советский Союз и фашистская Италия заключили на неопределенный срок с возможностью денонсации одной из сторон, но не ранее чем через 5 лет со для вступления в силу, Договор о дружбе, ненападении и нейтралитете, суть которого вполне была выражена в его названии.

Пакт был подписан Потемкиным и Муссолини в торжественной обстановке в присутствии всего руководящего состава МИД. Муссолини условился с Потемкиным, чтобы в прессу сообщение о подписании попало не раньше понедельника, 4 сентября.

Так оно и было сделано, а 4 сентября наш полпред в Лондоне Майский пришел к шефу Форин Офис — виконту Джону Олсбуку Саймону. Шестидесятилетний Саймон — антисоветчик заслуженный и умелый, проболтал с Майским почти час и ближе к концу, не без ехидства, но с самой любезной улыбкой на лице сказал:

— Поздравляю с успехом в Риме! Господин Литвинов производит по три пакта о ненападении в минуту!

Майский в изумлении невольно и недовольно пожал плечами, и Саймон, смешавшись, поспешил кисло прибавить:

— Впрочем, пакты о ненападении служат делу европейского мира, и поэтому я их приветствую…

Ох, впрочем, лукавил тут сэр Джон, лукавил…

Через четыре года, после присоединения Италии к антикоминтерновскому пакту в конце 1937 года, СССР в связи с этим выразил протест, но договор так и сохранил свою силу.

ЛИТВИНОВ в 1937 году протестовал, но поворот в настроениях дуче был запрограммирован во многом настроениями и делами самого Литвинова… Еще до подписания пакта с СССР, и даже — «Пакта четырех», московский посол Италии Аттолико беседовал 4 июня 1933 года с замом Литвинова Крестинским…

Аттолико убеждал замнаркома:

— То, что инициатива «Пакта четырех» принадлежит нам, гарантирует вас от того, что пакт задуман против СССР. Уверяю вас, он не имеет никакого антисоветского острия…

— Э! У держав, заключающих этот пакт, слишком много пунктов расхождения и только один пункт согласия: общая вражда к коммунизму…

Аттолико пожал плечами, ибо, хотя относительно последнего с Крестинским спорить было трудно, относительно остального зам Литвинова вряд ли был прав.

А Крестинский торжествующе резюмировал:

— Итак, неприглашение нас в ваш пакт подтверждает то, что объективно пакт направлен против нас…

Но и тут Крестинский вряд ли был прав… Пакт не был антисоветским, но он был, напоминаю, антиверсальским. Ну, приняли бы Советский Союз с Наркоминделом Литвинова в компанию «Пакта четырех» пятым… И что бы из этого вышло?

Представим, что четыре участника решили совместно нажать на Польшу в вопросе «Коридора»…

А СССР бы все заблокировал… И вероятность этого была велика, хотя требование решения проблемы «Коридора» было объективным.

То же могло произойти и при постановке на повестку дня судетского вопроса.

Нет уж, в этих тонких материях — при той внешней политике СССР, которую проводил и олицетворял Литвинов, — лучше было обойтись действительно без СССР.

Это особенно стало ясно после того, как Италия в ночь на 3 октября 1935 года начала завоевание Эфиопии. Агрессия есть агрессия, но что нам было до очередной колониальной войны, когда Англия и Франция в своих колониях вели их — втихую — почти постоянно на протяжении десятилетий. И никаких нот протеста НКИД Литвинова им не посылал.

К середине февраля 36-го года в Африке уже было 350 тысяч итальянских солдат и почти 15 тысяч офицеров, не считая 150 тысяч вспомогательных сил. Экспедиционный корпус имел 15 тысяч автомобилей, 80 тысяч вьючных животных, 500 тысяч винтовок, 10 тысяч пулеметов, 300 танков, 800 орудий и 500 пулеметов, почти 2 тысячи радиостанций.