Книга Суть дела - Вячеслав Пьецух

И действительно, как только Глухарь устроился за столиком под маркизой на углу улицы Прони и площади Доминиканской республики, Карл присел рядом, и перед ним тотчас возник холеный официант, которому он, подумав, заказал бутылку лучшего коньяку. Карл сначала понюхал драгоценный напиток, хищно пошевеливая ноздрями, затем выпил целый бокал залпом и сказал, искоса глядя на Глухаря:

– Надеюсь, вы не откажетесь выпить по маленькой с простым соотечественником, который по туристической путевке скучает у бусурман?

Глухарь внимательно посмотрел на «племянника» и пододвинул пустой бокал.

– Вы и в правду из Нижнего Тагила? – подозрительно спросил он.

– Ну! – последовало в ответ.

– Очень приятно! У меня, знаете ли, многое связано по жизни с Уралом, хотите верьте, хотите нет. Отец сидел в лагере под Миассом по 58-ой статье, мать родилась в Краснотуринске, сам я начинал разнорабочим как раз в Нижнем Тагиле, до бригадира вырос, и выше бы пошел, кабы меня не направили в ВэПэШа.

Мимо размеренно, как под метроном, двигалась встречными потоками благоухающая парижская толпа, со всех сторон доносился звон столовых приборов и нежный говор, похожий на щебетание, автомобили, сиявшие на солнце, словно облизанные, сновали туда-сюда.

Карл Леопольд сказал:

– А мой дядя, Иван Ефимович то есть, тоже работал мальчишкой в Нижнем Тагиле, на «Лесохиме». Знаете «Лесохим»?

– Еще бы! Я там жил рядом, в микрорайоне, который так и называется – Химзавод! Как сейчас помню: ровно шесть часов утра, стужа лютая, метет, темень хоть глаз выколи, только фонари качаются, и вдруг: у-у-у! сирена! Это «Лесохим» подает голос, зовет первую смену дальше строить социализм… Я вот только не знал, что ваш дядя Иван Ефимович мне земляк.

– Кстати, о дяде… Куда он мог подеваться-то, как вы думаете? Может быть, приболел?

– Да нет, мы и дома у него были, и все больницы обзвонили, и в полицию обращались – пустое дело, исчез человек, и все! Если он и приболел, то разве что в Сингапуре, – он туда летал временами по выходным.

– Не понимаю: кой черт ему туда понадобилось летать?

– А хрен его знает! Может быть, по поручению посла, может быть, он там на бирже играл, а может быть, у него в Сингапуре что-нибудь амурное завелось. И главное, откуда такие деньжищи: чуть что – лететь к чертовой матери, в Сингапур?! Впрочем, ваш дядя был вообще человек скрытный, нелюдимый, непонятный какой-то, он за пять лет так ни с кем и не подружился из посольских, если не считать дворника Кузьмича…

Глухарь хорошо улыбнулся и добавил:

– Нет, приятно все-таки поговорить со свежим человечком из России, со здешними да с французами так не потолкуешь, combiеn[11]и все!

Карл допил коньяк, простился с Глухарем, который уже аппетитно уплетал лазанью с дижонской горчицей, и отправился в обратном направлении, на улицу де ла Тур.

В резиденции нашего посла при ООН по делам образования, науки и культуры он без особых ухищрений вышел на дворника Кузьмича. Это был здоровенный малый лет сорока с небольшим, стриженный наголо, улыбчивый и с таким добродушно-внимательным выражением лица, что ему хотелось рассказать про несварение желудка, неоплатные долги и безалаберную жену.

Даром что и на этот раз Карл Леопольд отрекомендовался племянником Ивана Ефимовича из Нижнего Тагила, дворник разговаривал с ним доброжелательно, но сторожко, как будто он почуял в незнакомце некое ответственное лицо. Видимо, по этой причине он наотрез отказался выпить с земляком в ближайшем заведении, и они беседовали в подсобке, где хранились ведра, метлы, лейки, какие-то контейнеры и прочая чепуха. По словам дворника, выходило, что Бегемот действительно собрался лететь в Сингапур с месяц тому назад, однако не на выходные, как обычно, а среди недели, чего не случалось на его дворницкой памяти никогда. Но еще удивительней было то, что в последний раз Середа отказался от услуг своего единственного приятеля, который обыкновенно отвозил его в Орли на посольском «ситроене», а добирался до аэропорта самостоятельно, по всей вероятности, на такси.

– С другой стороны, – сказал Кузьмич, – может быть, Иван Ефимович и вовсе из Парижа не уезжал. Может быть, он загулял на стороне, благо его супруга отбыла в Москву и он оказался на положении «соломенного вдовца». Во всяком случае, несколько дней спустя после исчезновения он мне позвонил из своей квартиры примерно в восемь часов утра.

– Ну и что? – спросил Карл.

– А ничего. Я поднимаю трубку, а он дышит и молчит. Я говорю: «Ты чего, Иван?» А он, разбойник такой, молчит!

– Может быть, из его квартиры кто-нибудь другой звонил?

Кузьмич призадумался, склоня набок голову, и сказал:

– Может быть, и другой.

6

Тем временем Вероника стояла, озираясь по сторонам, напротив высокого дома светло-серого камня на бульваре Курсель, где Середа снимал маленькую квартиру неподалеку от станции метро «Бланш». Наконец она толкнула застекленную дверь парадного и вошла.

Консьержке, даме равномерно полной и высоченной, как афишная тумба, она сказала, что хотела бы нанять квартиру, которую прежде занимал господин Середа, поскольку он закончил свою миссию в Париже и вернулся на родину навсегда.

Консьержка сказала:

– Je suis etonné que ce monsieur russe ne m’en pas informé luimкme. Entre autres choses la police l’a recherché un de ces jours. C’est épatant aussi. D’ailleurs je m’en fiche! Suivez-moi.[12]

Консьержка прихватила ключи от квартиры, где жил некогда Бегемот, и пока дамы поднимались в лифте на четвертый этаж, отпирали квартиру и осматривались в прихожей, она успела ответить на множество, казалось бы, пустых вопросов Вероники, так что у них вышел целый девичий разговор. Выяснилось, что Середа был жилец тихий, трезвый, не безобразник, по-французски говорил с ужасным акцентом, что мужчины его никогда не посещали, за исключением тех посольских, которые с месяц тому назад приходили его проведать, но иногда наведывались-таки женщины, впрочем, вполне порядочных внешности и манер. О мадам Середа не было сказано ни полслова.

Квартира была пуста; то есть мебель, шторы на окнах, старенький ковер посреди гостиной, посуда в застекленном шкафу, похожем на нашу «горку», – все было на месте и в полном порядке, ванная комната блистала чистотой, на кухне ничем не пахло, разве что некоторой затхлостью, похожей на табачный перегар, но ни одной человеческой, что называется, личной вещи было не видать, как в пустом гостиничном номере, – словом, квартира находилась в таком состоянии, что хоть сейчас сдавай ее заинтересованному жильцу.