Книга Абраша - Александр Яблонский

Когда наступала весна и долгожданное солнце начинало рассыпаться бликами в хрустале сосулек, хороводе ручейков и стеклах оживающих окон, ласково согревать лицо, с готовностью подставляемое его лучам, очищать от снега тротуары и мостовую, Ира с компанией перемещалась к вытянутому одноэтажному зданию то ли бывших казарм, то ли конюшен, длинным полукругом огибавшему церковный садик. В выбоинах кирпичной кладки стены, можно было устроить нечто, похожее на трибуну. Ира любила втиснуться в этот проем стены, ею организованные мальчишки маршировали перед ней – Ира принимала парад. Вообще до поры до времени ей нравилось, что она была похожа на мальчика – ее всё время почему-то коротко стригли, она любила одеваться, как мальчик, все друзья у нее были мальчишки, с ними ей было интереснее, нежели с девчонками, с их дурацкими куклами, тряпками и капризами. То ли дело игрушечные ружья, сабли, игра в разбойников, пиратов или партизан. Она обожала лазить по подвалам, забираться на крыши, чердаки и деревья. Да и мальчики только ее охотно принимали в свою компанию и безропотно признавали ее главенство. Так было до школы.

Со временем – где-то в классе четвертом она стала замечать, что некоторые ее знакомые девчонки стали превращаться в девушек – у них появлялись округлости в области груди, которые притягивали глаза мальчишек, менялось выражение их лиц – взгляд у девочек делался напряженным, тревожным, ищущим и чего-то ожидающим. Ире уже не нравилось, что мальчики смотрят на нее, как на товарища, их игры и разговоры стали ее раздражать, естественность и непринужденность в отношениях тяготить, ей хотелось чего-то другого – чего, она сама не понимала, на какое-то время она осталась одна. Ну, а потом Бог послал ей Катьку.

Катя была значительно ниже ее ростом, но у нее были груди, как у взрослой женщины. Она даже жаловалась как-то, что второй размер ей уже мал. Ира ей безумно завидовала, она даже злилась, когда видела, что мальчишки, тщательно скрывая, не могут оторвать взгляда от Катьки, особенно, когда она бегала или прыгала, играя со всеми во дворе. Более того, она понимала этих мальчишек, ей самой порой хотелось потрогать и помять эти манящие булочки, трепещущие под школьным платьем или выскакивающие из тесного свитера. Вечерами она долго рассматривала перед зеркалом свои маленькие бугорки с бледно-розовыми кружочками, размером с двухкопеечную монетку, и мучительно пыталась найти хоть малюсенькую перемену в их размерах. Однако тщетно.

Лишь в пятнадцать лет пришло то, чего она так долго и мучительно ждала. У всех девчонок это случилось в тринадцать – четырнадцать лет, а у Кати даже в двенадцать. На деле всё оказалось значительно тяжелее – Ира даже два дня в школу не ходила, так как, во-первых, испугалась: ждала, ждала, а как пошло – ужас! а во-вторых, ей было плохо: раскалывался живот, болела грудь, голова кружилась. Зато она была довольна и горда, будто выполнила важную и трудную миссию. Так что к десятому классу она подошла с чувством выполненного долга – уже взрослым человеком. Даже грудь малозаметно, но всё же округлилась – бугорки превратились в маленькие холмики – «На холмах Грузии…» вертелось в голове, когда она осматривала себя в ванной комнате перед сном – ерунда какая-то!

К десятому классу занятия музыкой и бассейн прекратились – не до того было, Ира готовилась к поступлению. Родители наняли ей репетиторов из университета, куда она собралась – по русскому и по истории. Хотя зачем? – Ира и так была отличницей, даже победила на районной олимпиаде по истории. Вот тогда – весной, за пару месяцев до окончания школы – Катя и предложила зайти в церковь – так, поглазеть… Был апрель, резко потеплело, выдался редкий денек, когда можно было выйти на улицу и подышать воздухом, на часок забыть о билетах, контрольных, исторических таблицах, примерных сочинениях и прочих прелестях жизни десятиклассника. Они зашли в знакомый садик. Нищих стало значительно меньше, кричали галки, пахло талым снегом, серевшим небольшими островками за изгородью около поверженных турецких пушек, и Катя сказала: «Пойдем, зайдем?»

В храме было темно и тихо. Справа при входе полная женщина, утепленная серым вязаным платком, продавала какие-то церковные книжечки, листочки с молитвами, дешевые иконки и свечи. Ира с Катей купили две самые дешевые тоненькие, но куда и как их ставить, они не знали. Подошли к большой иконе, перед которой горело более всего свечей. Ира пыталась вмять свечку в заплывшее воском отверстие, но потом поняла, что надо сначала ее зажечь. Зажечь было тоже непростым делом, так как спичек у Иры не было. Катя стояла и смотрела на нее, не зная, что следует делать. Откуда-то из полумрака появилась сгорбленная старушка, она доброжелательно кивнула, взяла их свечи, зажгла от уже горевших, нагрела над прозрачным пламенем кончики свечи и ловко закрепила их в отверстиях оловянных выступов. Она мельком взглянула на головы девочек, но ничего не сказала, однако Ира вспомнила – скорее догадалась, что голова женщин в церкви должна быть покрытой. Ей стало неловко, и она повернулась к выходу. Откуда-то доносился высокий мужской голос: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром»… От растерянности и подавленности она плохо видела и понимала, что происходило вокруг; несколько темных фигур виднелось около икон, в дальнем левом пролете находилась группа людей в черном. Луч света прорезал таинственный голубовато-серый сумрак собора. Гулкая тишина, резонировавшая и подчеркивавшая таинственность и загадочность отзвуков мужского голоса, шаркающих шажков старушек – молодых в храме, кроме них двоих, не было, позвякивания чего-то металлического – кружек или другой утвари, доносившегося из притвора, мерцание свечей, волшебными всполохами освещавших светлые неживые лица на иконах и сосредоточенные, мрачные лица немногочисленных прихожан, сладостный, пьянящий запах елея, фимиама, воска – всё это кружило голову и наполняло Иру каким-то совершенно непонятным волнением, и восторженным предчувствием чего-то радостного. Она дернула Катю за рукав: «Пошли», но Катя не ответила. Она уставилась в сторону, Ира, проследив за ее взглядом, увидела мужчину, стоявшего перед иконой. Он, видимо, молился, во всяком случае, было видно, что он крестится и слегка кланяется. Она недоуменно толкнула Катю: мол, что – это твой знакомый? Катя не ответила и опять стрельнула глазом в сторону. Ира сделала шаг по направлению к мужчине и поняла, что это – не мужчина, а молодой человек. Если он и был старше ее, то на год – другой, не больше. Юноша был высок, строен, светловолос, он чем-то походил на лик святого, внимательно смотревшего с большой центральной иконы, но только без бороды и волосы у него были коротко стрижены. Впрочем, скорее всего, Ира это нафантазировала, а не увидела – увидеть она не могла, так как юноша стоял боком и чуть впереди ее.

«Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наши…»

Укутанная в серый вязаный платок женщина при входе ласково улыбнулась им. Катя, к месту, перекрестилась, обернувшись к алтарю лицом, и произнесла неизвестно откуда пришедшие в ее головку слова: «Слава Тебе, Господи». Они вышли на улицу. Стал накрапывать дождь, галки продолжали орать, нищие – ссориться и что-то делить между собой.