Книга Стеклянные цветы - Мэри Каммингс

Линнет хотела ребенка — хотела куда больше, чем сам Филипп. Говорила: «Хочу, чтобы у нас был мальчик — такой же, как ты, упрямый и со светленькими волосами!» Он обычно отвечал: «А если будет девочка — такая, как я?» Для мужчины такая внешность, как у него, еще куда ни шло, а для девушки…

Филипп до сих пор до мельчайших подробностей помнил то утро, когда она позвонила ему на работу и сказала: «Приезжай, мне, кажется, уже пора». Он примчался, Линнет встретила его бледная от боли — и радостная. Потом она сидела на стуле, а он стоял на коленях, застегивал ей сапожки и повторял: «Ты потерпи, я сейчас!» — молнию заело, и ему было не по себе от того, что из-за его неуклюжести ей приходится ждать.

Но она смеялась, хоть ей и было больно, говорила: «Все хорошо, не бойся!», хотя это он должен был ее утешать.

Потом он, поддерживая под локоть, помог ей спуститься по лестнице, готовый снести ее на руках — она была такая легонькая! Линнет села в машину… и больше домой уже не вернулась.

Она так и не узнала, что родилась все-таки девочка. Очень похожая на нее: с такими же волосами, глазами, улыбкой… Порой, когда Линни улыбалась, Филиппу становилось жутковато видеть на ее лице эту до боли знакомую улыбку.

Он медленно убрал руку, встал. Посмотрел на спящую девочку, вздохнул и пошел вниз. Разговор с Эдной обещал быть весьма нелегким.

Глава третья

Бруни догадывалась, что тем, что Филипп возвращается в Мюнхен, она обязана папаше. Как он этого добился, она не знала — он просто вызвал ее в кабинет и сообщил:

— Берк едет с тобой в Мюнхен. На когда вам заказать билеты?

Говорить «Ах, папочка, неужели я тебе уже надоела?!» Бруни не собиралась — ей и самой осточертело по расписанию являться к ужину и вести трезвый и скучный образ жизни.

— На среду.

— Хорошо. Теперь насчет Эрни. Думаю, что с его каникулами вопрос решен, но хочу тебя предупредить — не забудь, что ему всего двенадцать лет…

Ясно — сейчас начнет нудно требовать, чтобы она вела себя как примерная старшая сестра, не подавала парню дурной пример и так далее… Можно подумать, что она собирается при ребенке оргии устраивать!

— И в город он один выходить не должен — только с тобой или с Берком. Впрочем, я его уже обо всем предупредил.

К удивлению Бруни, приготовившейся с умным видом внимать поучениям, про «дурной пример» он не сказал ни слова и никаких моралей читать не стал.

Филипп, как к в прошлый раз, появился в аэропорту за полчаса до посадки — мрачный и хмурый. Она все же попыталась завязать разговор:

— Ну, как дела?

— Нормально.

— Как дочка?

На этот раз он взглянул на нее с чем-то вроде легкого удивления. Вздохнул и сказал чуть помягче:

— Нормально…

Только теперь Бруни заметила, что глаза у него совершенно измученные, будто он несколько дней не спал.

Она думала, что в самолете Филипп сразу заснет, но он сидел, отрешенно уставившись на спинку переднего сидения. Даже когда стюардесса начала развозить выпивку, не обратил на это внимания — той пришлось переспросить его, прежде чем он очнулся и пробормотал:

— Нет, спасибо, ничего не надо.

Когда начали показывать фильм — ужастик про инопланетян, и в какой-то момент Бруни, забывшись, схватила его за руку, он дернулся и взглянул на нее так, словно она совершила нечто недопустимое.

Она решила больше не делать попыток к общению, если он сам к ней не обратится. Но за двенадцать часов полета он так и не заговорил с ней, если не считать за разговор просьбу подвинуться, когда ему потребовалось выйти в туалет.

До самого дома они едва ли обменялись несколькими репликами. Дотащив до спальни ее чемоданы, Филипп хмуро спросил:

— Ты сегодня куда-нибудь выезжать собираешься?

— Не знаю… — Бруни даже растерялась: ну в самом деле — сейчас два часа дня, откуда она знает, что будет вечером?!

Он угрюмо взглянул на нее и пошел к себе.

Кризис разразился вечером, когда, разобравшись с письмами и автоответчиком, поработав несколько часов в мастерской, Бруни спустилась на кухню и позвонила Филиппу, чтобы пригласить его вместе поужинать.

И тут он показал себя во всей красе.

Нет, он не отказался, соизволил придти. Но соизволил вовсе не для того чтобы мирно разъесть вместе с ней пирог с почками и салат, как предполагалось. Вместо этого, заявившись на кухню с каменным лицом, с порога сообщил неприятным голосом:

— Знаете что, госпожа баронесса, давайте-ка расставим точки над Я — ваш телохранитель, вы — дочь моего работодателя. Никаких других отношений между нами… в общем, больше не будет.

— Ты чего?! — опешила она. — Мы же с тобой вроде как друзья…

— Вот именно, «вроде как»! — сухо подтвердил Филипп. — Так что не надо никаких этих, — он кивнул на стол, — совместных ужинов. И ночью ко мне тоже больше не приходи.

Смерил ее взглядом, словно убеждаясь, что до нее дошло сказанное, повернулся и пошел в сторону лестницы.

Первым желанием Бруни было запустить ему вслед пирогом. Но удалось сдержаться, помогла мстительная мысль: что ж — он хочет официальных отношений, он их получит!

— Филипп! — громко и четко позвала она.

Он обернулся с недовольным видом.

— Через полчаса я хочу поехать в город, — распорядилась Бруни и, повернувшись к нему спиной, принялась резать пирог. Не хочет есть с ней вместе — пусть остается голодным! Ей же самой как раз хватит получаса, чтобы поесть и переодеться для дискотеки.

Проснулась Бруни в собственной постели, одна, раздетая и укрытая одеялом. Как она сюда попала, скрывалось в тумане забвения.

Последнее, что запомнилось — это как она танцевала с каким-то парнем, которого пару раз до того видела, но по имени не помнила. Он прижимался к ней и словно невзначай «выруливал» в сторону туалета (имея целью, судя по всему, не просматривающийся из зала тупичок у пожарного выхода).

Но развлечься удалось классно! И наплясалась вволю, и «Манхеттенов» выпила без счета — и даже перехватила у знакомой девчонки косячок и тут же, в туалете, выкурила. Словом, после десяти дней тоскливой жизни у папаши — самое то!

Наверное, это Филипп притащил ее домой и уложил спать. Он тоже там, на дискотеке, присутствовал — стоял у стойки, прилизанный и мрачный, в костюме и при галстуке. И выглядел среди общего веселья как белая ворона.

Вчерашняя обида не проходила — наоборот, стала еще сильнее. Какое он имел право вести себя так, будто она в чем-то перед ним виновата?!

Конечно, у него умерла жена, и ему положено сочувствовать, но и он тоже должен себя как человек вести! И вообще — она ведь тоже меньше года назад овдовела, но не кидается по этому поводу на людей! Правда, отношения с Гюнтером у нее были, мягко говоря, не безоблачные — но все-таки… Все-таки он был ее мужем, и она даже плакала на его похоронах…