Книга Сириус экспериментирует - Дорис Лессинг

Мы долго брели в темноте, время от времени поворачивая то в одну, то в другую сторону. Внезапно свет стал ярким, а пол под ногами — мягким, и я увидела яркие ковры и гобелены на стенах. Мы остановились. Перед нами была стена. Родия нажала на рычаг, который торчал из стены, и огромная каменная плита бесшумно отодвинулась в сторону. Я стояла у входа в ярко освещенную комнату с огромными окнами. Какое счастье вновь увидеть обычный дневной свет. Семеро высоких мужчин в уже знакомых мне черных плащах сидели за длинным деревянным столом. Восьмой стоял у окна вполоборота ко мне и смотрел наружу. И вновь мне сложно отделить то, что я узнала об этом человеке позднее, от того, что я почувствовала в тот момент. Я сразу поняла, что он не принадлежит ни к расе жителей Гракконкранпатла, ни к расе надзирательницы, которая стояла рядом со мной. Он напоминал бессовестных и алчных пиратов Шаммат, которые посетили нас много лет назад, однако был выше ростом и более худощавым. У него были смуглая, но довольно светлая кожа, быстрые карие глаза, густые рыжие волосы и аккуратная кудрявая борода: прежний шамматянский тип, но гораздо более утонченный. Этот человек выглядел куда лучше, чем семеро в черном, которые смотрели на меня холодными и в то же время алчными глазами. Взглянув в его сторону с мольбой и надеждой, я внезапно услышала за своей спиной еле слышный шепот:

— Сирианка, будь осторожна.

Я не поверила своим ушам. Наверное, эти слова просто всплыли у меня в памяти или донеслись с далекой звезды. Немного скосив глаза, я увидела, что моя спутница остановилась чуть позади меня с неподвижным, бесстрастным лицом.

Я по-прежнему стояла в ожидании. Мужчина у окна тоже обернулся, и теперь меня изучали восемь пар холодных глаз. Пока никто не проронил ни слова.

Неожиданно один из мужчин поднялся из-за стола, подошел ко мне, оценивающе осмотрел мои волосы и кожу, мою хрупкую фигуру, сорвал с меня плащ и, схватив меня за руку, рывком подтолкнул ближе к столу, за которым сидели шестеро его похожих как близнецы собратьев. Стоя у меня за спиной, седьмой взъерошил мне волосы, а затем поднял вверх сначала одну мою руку, потом другую — мои руки были обнажены, поскольку плащ валялся на полу. Потом принялся теребить мои браслеты — было видно, что он хочет забрать их себе. Затем, оставив браслеты в покое, мужчина принялся расстегивать ожерелье из канопианского серебра. От него исходил отвратительный запах, и мне стало дурно, но я спокойно сказала:

— Если ты отнимешь у меня эти вещи, тебе не поздоровится.

Когда я сказала это, шестеро мужчин за столом дружно посмотрели на того, что стоял у окна. Он с показным безразличием то поглядывал на происходящее в комнате, то отворачивался к окну, наблюдая за тем, что делается на центральной улице. Этот человек явно был здесь главным. Он мельком взглянул на остальных и еле заметно кивнул, это движение было таким мимолетным, что, если бы мужчина, который стоял у меня за спиной, не перестал возиться с застежкой моего ожерелья, я бы решила, что оно мне почудилось.

Неужели у окна стоял сам Верховный Жрец?

Под платьем на мне был надет пояс с сапфирами, тяжелый и прохладный, — это был третий предмет, который я получила от Канопуса для защиты. Четвертым талисманом был золотой обруч с плоской пряжкой на моем левом бедре.

Если они не собирались отбирать мои талисманы или допрашивать меня, тогда зачем я здесь? Я чувствовала, что меня привели сюда по приказу восьмого. Но с какой целью?

Я продолжала стоять. Все молчали, восьмой с деланым безразличием смотрел в окно, остальные сидели за узким длинным столом прямо передо мной, устремив на меня пустые глаза. Не помню, чтобы кто-либо производил на меня столь же неприятное впечатление, как эти люди. Будь они неразумными животными — видом, который только начал выходить из звероподобного состояния, — они были бы куда более симпатичными. Однако они давно перестали передвигаться на четырех ногах и рвать добычу клыками. Я видела, что их развитие закончено, — жестокие и холодные, они могли думать лишь о личных интересах. Их эволюция завершилась.

Мне пришло в голову, что, быть может, намерения восьмого отличаются от намерений семерых, но последние не знают этого.

Один из сидящих за столом встал, нажал на рычаг, и на окна опустились каменные панели, которые перекрыли доступ дневному свету. Теперь я стояла в ярком луче света, который падал сверху, а все вокруг погрузилось во тьму. Я поняла, что это репетиция какой-то церемонии, — им хотелось посмотреть, какой я предстану перед теми, кто придет в храм, — возможно, это будут рабы и их хозяева, — прежде чем жрецы вырежут мое сердце.

Минуту спустя оконные панели снова открылись, свет был выключен, а Родия накинула мне на плечи плащ и отвела по длинным коридорам назад в камеру.

Там она оставила меня, не сказав ни слова.

Я сидела одна в ужасной тишине и вспоминала о Назаре. Я перебирала в памяти наши беседы в Коши. Эти воспоминания были такими яркими, что, когда дверная плита отъехала в сторону и в камеру вновь вошла все та же надзирательница, я все еще думала о нем и не сразу поняла, что она здесь. Я вновь напомнила себе, что не стоит доверять тюремщикам, подумав про мужчин, перед которыми стояла недавно. Когда тот, что стоял у окна, показался мне лучше прочих, раздался голос, который прошептал: «Сирианка, будь осторожна!» Я посмотрела в глубокие темные глаза женщины, и она в ответ тоже внимательно посмотрела на меня.

Казалось, мой разум силится что-то понять, разорвать пелену, которая застилает мне глаза… Помолчав, Родия положила на каменную скамью пакет с постельными принадлежностями и сказала:

— Постарайся поспать.

Мне показалось, что она добавила: «Сирианка», но за ней уже закрылась дверь. Я легла на каменную скамью, завернулась в плотную ткань, но спать мне не хотелось.

Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что за меня боролись две силы. Одной из них был человек, который обликом сильно напоминал пиратов с Шаммат. Другой была Родия. Зло и добро. Минус и плюс. Два начала, которые присутствуют в любой ситуации, нужно лишь уметь различать их! Теперь все стало ясно.

Тогда я лежала и думала то про Назара, то про Клорати, почти не вспоминая загадочного восьмого мужчину.

Когда наступило утро нового дня, снова пришла рабыня и принесла мне поесть.

Закутавшись в одеяло, я сидела, обхватив ладонями миску с горячим мясным отваром, чтобы согреться. Мои мысли все время возвращались к Назару — я уже начала думать, что схожу с ума. Когда в камеру быстрым шагом вошла Родия и встала передо мной, я пробормотала: «Назар», — прежде чем поняла, что я делаю, и уставилась на нее, словно ожидая, что она объяснит мне, в чем дело. Она внимательно посмотрела мне в глаза, как уже делала раньше, и сказала:

— Ты должна отдать мне свои талисманы, сирианка!

Я не шелохнулась, а она добавила:

— Если тебя спросят, где они, ты скажешь, что уничтожила их, чтобы они не попали в недобрые руки.

— Я не умею лгать, — возразила я. Все это время Родия смотрела мне прямо в глаза, и мне казалось, что мой разум пытается выйти на свободу, но не может сделать это.