Книга Башни земли Ад - Владимир Свержин

— Это не так, — кланяясь, тихо проговорил Хасан.

— Я жду, — недовольно прикрикнул Тимур. — Переводи.

— Император говорит, что ваша мудрость безгранична и может соперничать лишь с вашей храбростью. И он еще раз поблагодарил меня за спасение.

— Все это лишь слова, — отмахнулся Великий амир. — Мы воздали хвалу Всевышнему, теперь следует заняться делами земными. Если мы в скорейшем времени не обрушимся на Венецию, все эти разжиревшие на аравийских богатствах торгаши возомнят, что напугали меня.

— Если государю, как и прежде, угодно выслушать мои слова, я скажу, что думаю о войне с Венецией.

— Говори, — милостиво позволил Тамерлан. — Быть может, ты и упрямец, какого не сыскать в моих землях, но иногда в твою голову приходят умные мысли.

— Так ли уж плохо, если венецианский дож и его совет уверятся в своих силах, в том, что испугали тебя? У них недостаточно войск, чтобы первыми нанести удар, а долгое ожидание и пустая уверенность неминуемо заставят торговцев ослабить бдительность. Это будет самое лучшее время для нападения.

— Ты говоришь верно, Хасан Галаади. Столь верно, что, не будь ты дервишем, посвятившим жизнь божественному знанию, я бы с легким сердцем доверил тебе один из туменов. Но твоя правота — чушь. Мне не нужно ждать, пока Венеция вздумает ослабить бдительность. Все, что может выставить эта республика — двадцать тысяч пехотинцев, две тысячи конных латников и три тысячи легкой кавалерии на манер османской, ее именуют стратиотами. Для тех мест подобная армия весьма значительна. Скажем, Флоренция, которая также почитается одной из сильнейших, может выставить не более десяти тысяч пехотинцев. И всего лишь около полутора тысяч всадников.

С таким войском моя армия справится вне зависимости от того, будет ли враг бдителен, или же решит заснуть в самый неподходящий момент. Да, в первом случае победа обойдется дороже. Но это не имеет значения. Значение имеет другое: когда знаменитые венецианские каналы потекут кровью, а не водой, прочие христианские земли содрогнутся, и правители их трижды подумают, обнажать ли меч против меня.

Так-то, Хасан Галаади. Но полно, мой венценосный собрат жаждет узнать суть моих слов. Скажи ему, что нам следует сегодня же обсудить поход на Венецию.

— Непременно, — выслушав слова перевода, кивнул император. — С тобой же, почтенный дервиш, я бы тоже с радостью обсудил… — он помедлил мгновение, подыскивая нужное слов, — многое.

Хасан поклонился:

— Буду счастлив приобщиться к твоей мудрости… как только появится подходящая возможность.

Ночь была душной. Вдали на крепостных башнях перекликались часовые, стараясь не уснуть под однообразный плеск морских волн. Чернь небесного поля была густо засеяна семенами звезд, полная луна надзирала за твердью земной, точно зрачок божественного ока. Хасан Галаади дремал на открытой галерее Влахернского дворца, бросив под спину видавшую виды циновку и накрывшись дорожным плащом из грубой шерсти. Тихие шаги, нарочито тихие, едва слышные тренированному уху, заставили его резко подняться, чтобы во всеоружии встретить позднего гостя.

— Мир тебе, дервиш, — донеслось из темноты негромкое ромейское приветствие.

— И тебе мир… — Хасан вовремя остановился, чтобы не назвать титул говорившего.

Фигура, статная и величественная даже во тьме, даже в черном плаще-балахоне, выступила из тени виноградных лоз, увивших колоннаду. Всякому, кто хотя бы раз видел шествующего императора ромеев, достаточно было одного взгляда, чтобы узнать его. Мануил не шел, а именно шествовал, горделиво и величественно, как подобает природному монарху.

— Ты удивлен? — приблизившись, спросил василевс.

— Я ждал тебя, государь, но и представить не мог, что здесь, в такое время…

— Время самое безопасное. В этот час никто не увидит нас и не сможет помешать беседе. Не бойся, я прошел через потайные двери. Все полагают, что я в своих покоях.

— Это очень предусмотрительно, — почтительно склонил голову Хасан, — ибо Тамерлан подозрителен, и час от часу его подозрительность становится все нестерпимей.

— Должно быть, его встревожило покушение на меня, — глядя в сторону моря, разделенного лунной дорожкой, вскользь, точно между прочим, негромко предположил Мануил Палеолог. — Ведь не успей ты в последний миг…

— Телохранители Великого амира были не менее ловки. Они окружили Тимура кольцом мечей прежде, чем убийца смог приблизиться.

— Да, — согласился император. — Мою стражу задержала толпа… И проклятое серебро.

— Эти события могут быть не связаны между собой, а могут быть и связаны.

— Что ты имеешь в виду, дервиш?

— Предположим, Тамерлан узнал о готовящемся покушении, тогда легко можно представить, что каждый шаг стражи и толпы был заранее подготовлен. Я не исключаю также, что стражники императора ромеев были подкуплены. Для Тимура золото имеет цену, лишь пока служит его целям. А его богатств достанет, чтобы озолотить всю дворцовую стражу, а твои ромеи любят золото превыше всего.

— Если так, то перед нами изощренное коварство, которому не может быть ни оправдания, ни прощения.

— Это обычное коварство, — усмехнулся дервиш. — Признаться, я ожидал чего-то подобного. Когда Великий амир призвал меня, дабы осведомиться о возможных наследниках ромейского трона, я заподозрил неладное.

— И оказался прав.

— Увы, опасения мои не стали меньше. Тамерлан зол, ибо я не дал свершиться злодеянию, но Железный Хромец не остановится из-за неудачи. Ему нужен слуга на ромейском престоле, а не союзник и не друг.

— Слуга, живущий в страхе и полагающий, что все блага этого мира в воле господина, — тихо продолжил Мануил. — Я понял, о чем он говорил сегодня на пиру. Отлично понял. Что ж, в таком случае выбор у меня невелик. Либо смириться и умереть с достоинством, либо уповать, что небеса откроют мне путь к избавлению.

— Уповать, что ангелы Господни по велению Аллаха спустятся и оборонят тебя крыльями своими?

— Я был бы рад молить небеса о столь незаслуженной милости, но, увы, никому еще не удалось таким образом избегнуть смерти. Следует действовать самим и верить, что с нами Отец небесный. Как бы он ни назывался.

— Аллах велик, и на все воля его. — Дервиш воздел руки к черному в звездных проблесках небу. — Но, может, в таком случае государю, как помазаннику Божию, ведом путь, по которому нам следует идти?

— Не ведом, но я размышляю о нем. Пока лишь могу сказать доподлинно, что сто́ит здесь поднять оружие против Тимура, и все мы, все, на кого я могу рассчитывать, бесславно поляжем в кровавой бойне. Нас слишком мало, и силы, увы, не равны.

— Добавь к этому, что Великий амир следит за всеми, кого подозревает в искренней привязанности и верной службе государю ромеев, и сто́ит ему лишь получить малейший повод, Тамерлан ударит первым.