Книга 1974: Сезон в аду - Дэвид Пис

Я потянулся за ручкой, но боль прострелила руку от ногтей к плечу, и мне снова пришлось прислониться к стене.

Майкл Джон Мышкин выглядел старше двадцати двух лет; он улыбался нам детской улыбкой.

Секретарь суда встал, кашлянул и спросил:

— Вы — Майкл Джон Мышкин, проживающий по адресу Фитцвильям, Ньюстед-Вью, пятьдесят четыре?

— Да, — ответил Майкл Джон Мышкин, оглядываясь на одного из следователей, находившихся вместе с ним на скамье подсудимых.

— Вам предъявлено обвинение в том, что между двенадцатым и четырнадцатым декабря вы совершили убийство Клер Кемплей, чем потревожили покой Ее Величества Королевы. Далее, вы обвиняетесь в том, что восемнадцатого декабря в городе Уэйкфилде вы управляли транспортным средством, не соблюдая правил технической безопасности.

Майкл Джон Мышкин, Франкенштейн в наручниках, положил свободную руку на перила и вздохнул.

Секретарь суда кивнул человеку, сидящему напротив. Тот встал и объявил:

— Уильям Бэмфорт, адвокат истца. Прошу отметить, что в настоящий момент у мистера Мышкина нет адвоката. От имени городской полиции Западного Йоркшира я прошу оставить мистера Мышкина в следственном изоляторе еще на восемь дней с тем, чтобы мы могли продолжить допрашивать его о преступлениях, сходных с тем, в котором он обвиняется. Я также хотел бы напомнить присутствующим, и особенно представителям прессы, о том, что дело по-прежнему остается на рассмотрении суда. Благодарю вас.

Секретарь суда снова встал.

— Мистер Мышкин, есть ли у вас возражения против просьбы адвоката истца оставить вас в следственном изоляторе еще на восемь дней?

Майкл Джон Мышкин поднял глаза и покачал головой:

— Нет.

— Желаете ли вы, чтобы ограничения для освещения судебного процесса прессой были сняты?

Майкл Джон Мышкин оглянулся на одного из следователей. Следователь еле заметно покачал головой, и Майкл Джон Мышкин прошептал:

— Нет.

— Майкл Джон Мышкин, ваше пребывание в следственном изоляторе продлевается еще на восемь дней. Ограничения для прессы остаются в силе.

Следователь повернулся, таща Мышкина за собой.

Вся аудитория подалась вперед.

На верхней ступеньке Майкл Джон Мышкин остановился, повернулся, чтобы еще раз посмотреть на суд, чуть не поскользнулся и ухватился за одного из следователей, чтобы не упасть.

Последнее, что мы видели, была большая рука на перилах лестницы, исчезающая в утробе суда, махающая на прощанье.

Эта рука оборвала жизнь, подумал я.

Потом ублюдок-убийца пропал из виду.

— Ну, что думаешь?

— Вполне подходит на роль, — ответил я.

— Ага, сойдет, — подмигнул Джилман.

Было почти одиннадцать, когда «вива» и ехавшая за ней следом машина Джилмана свернули к крематорию Дюйсбери.

Снег с дождем сменился холодной моросью, но ветер был таким же сильным, как на прошлой неделе, так что прикурить с перевязанной рукой не было никакой возможности.

— Позже, — пробормотал в дверях сержант Фрейзер. Джилман посмотрел на меня, но не сказал ни слова.

Крематорий был забит до отказа и абсолютно тих.

Одна семья плюс пресса.

Мы сели на скамейку в конце часовни, поправляя галстуки и приглаживая волосы, кивая половине газетных редакций Северной Англии.

Джек, мать его, Уайтхед — в первом ряду, болтает с Хадденом, его женой и Гэннонами, облокотившись на спинку своей скамейки.

Я поднял глаза на ближайший витраж, изображавший холмы, овец, мельницы и Иисуса, и стал молиться, чтобы Барри повезло с панихидой больше, чем моему отцу.

Джек Уайтхед обернулся, сощурил глаза и помахал в мою сторону.

Снаружи вокруг здания свистел ветер, похожий на шум прибоя и крики чаек. Интересно, умеют ли птицы говорить?

— Ну, что они тянут кота за яйца? — прошептал Джилман.

— А где Джек? — спросил Том из Брэдфорда.

— Там, впереди, — улыбнулся я.

— Мать моя женщина! Неужели и тут — тоннель? — заржал Джилман.

— Следи за выражениями, — прошептал Том. Джилман уставился в молитвенник.

— Черт, прошу прощения.

Я резко повернулся к витражу — по проходу мимо окна шла Кэтрин Тейлор, вся в черном, под руку с Жирной Стеф и Гэзом из спортивного. Джилман сильно толкнул меня под ребро и подмигнул:

— Везет же тебе, чувак.

— Катись в жопу, — прошипел я, краснея, глядя, как белеют костяшки пальцев на здоровой руке, вцепившейся в деревянную скамейку.

И тут органист нажал вдруг на все клавиши сразу.

Все встали.

А вот и он.

Я пялился на гроб, стоявший в начале зала, и не мог вспомнить, какого цвета был гроб моего отца — темнее или светлее.

Я опустил глаза в молитвенник, лежавший на полу. Я думал о Кэтрин.

Я поднял глаза, пытаясь разглядеть, где она сидит.

Через проход жирный мужик в коричневом кашемировом пальто смотрел на меня в упор.

Мы оба отвернулись и уставились в пол.

— Где ты была?

— В Манчестере, — ответила Кэтрин.

Мы стояли снаружи, на косогоре между входом и стоянкой. Дождь и ветер были холоднее обычного, прямо ледяные. Черные костюмы и пальто цепочкой выходили из крематория, пытались прикуривать, открывать зонты, пожимать руки.

— А что ты делала в Манчестере? — спросил я, прекрасно зная, что она делала в Манчестере.

— Я не хочу об этом говорить, — сказала она и пошла к машине Жирной Стеф.

— Прости.

Кэтрин Тейлор шла не оборачиваясь.

— Можно я тебе сегодня вечером позвоню?

Стефани открыла пассажирскую дверь, и Кэтрин наклонилась, чтобы взять что-то с сиденья. Она развернулась и швырнула в меня книгой, крича:

— Вот, ты забыл это, когда трахал меня в последний раз!

«Путеводитель по северным каналам» пролетел над дорожкой, ведущей к крематорию, теряя по дороге фотографии маленьких школьниц.

— Черт, — плюнул я, неловко собирая снимки.

Маленькая белая машина Жирной Стеф развернулась и выехала со стоянки.

— Ничего, свет клином не сошелся.

Я поднял голову. Сержант Фрейзер протягивал мне фотографию десятилетней светловолосой улыбающейся девочки.

— Отвали, — сказал я.

— Ну, не стоит.

Я выхватил у него фотокарточку.

— Чего не стоит?