Книга 1974: Сезон в аду - Дэвид Пис

— Доброе утро, Джек, — сказал Том из Брэдфорда.

— Что, Акула Пера, держишь руку на пульсе? — засмеялся он.

— На всякий пожарный, Джек: не дай бог ты что-нибудь прослушаешь.

— Не ссорьтесь, девочки, — подмигнул Джилман.

Боковая дверь открылась.

Три широкие улыбки в трех широких безвкусных костюмах.

Старший констебль Рональд Ангус, главный следователь Джордж Олдман, старший полицейский инспектор Питер Ноубл.

Три жирных кота, нажравшиеся сливок.

Со стуком и свистом включились микрофоны.

Старший констебль Ангус взял в руки стандартный белый лист бумаги и усмехнулся.

— Господа, доброе утро. Вчера рано утром в Уэйкфилде на Донкастер-роуд после непродолжительной погони был арестован мужчина. Сержант Боб Крейвен и констебль Боб Дуглас приказали водителю белого транспортного фургона «форд» остановиться по причине неисправности габаритных огней. Когда водитель фургона не выполнил указаний сотрудников полиции, они стали преследовать его и в конце концов заставили съехать с проезжей части.

У старшего констебля Ангуса была седая шевелюра, похожая на ореховый мусс. Он выдержал паузу, сияя как медный грош, и словно ожидая аплодисментов.

— Этот человек был доставлен сюда, на Вуд-стрит, и допрошен. В ходе предварительного допроса он дал понять, что владеет информацией о более серьезных вещах. После этого старший полицейский инспектор Ноубл допросил арестованного в связи с похищением и убийством Клер Кемплей. Вчера в восемь часов вечера этот человек признал свою вину в совершении данного преступления. Ему было предъявлено официальное обвинение. Сегодня утром он предстанет перед гражданским судом Уэйкфилда.

Ангус откинулся на стуле с видом человека, объевшегося рождественским пуддингом.

Зал взорвался шквалом вопросов и имен.

Три толстяка прикусили языки и расплылись в еще более широких улыбках.

Я смотрел на Олдмана, пялился прямо в его черные глаза.

А ты, сволочь, думаешь, что ты один до этого додумался?

Олдман смотрел на меня.

Моя дряхлая мамаша и то бы догадалась, черт ее побери.

Главный следователь посмотрел на своего старшего констебля, они подмигнули друг другу и обменялись ухмылками.

Олдман поднял руки.

— Господа, господа. Да, арестованного также допрашивают по другим, нераскрытым преступлениям сходного характера. Однако в настоящий момент я не могу поделиться с вами никакой другой информацией. Но от имени старшего констебля и старшего инспектора Ноубла и всех полицейских, которые участвовали в этом расследовании, я хочу поблагодарить сержанта Крейвена и констебля Дугласа. Они — выдающиеся сотрудники полиции, которые заслужили нашей самой искренней благодарности.

И снова зал вспыхнул потоком имен, дат и вопросов.

Жанетт ’69 и Сьюзан ’72 остались без ответа.

Три толстяка и их ухмылки поднялись с места.

— Спасибо, господа, — крикнул Ноубл, открывая дверь для своего начальства.

— Пошел на хер! — крикнул я — в черном костюме, чистой рубашке и серых бинтах.

ПОВЕСИТЬ УБЛЮДКА,

ПОВЕСИТЬ УБЛЮДКА,

ПОВЕСИТЬ УБЛЮДКА НЕМЕДЛЯ!

Вуд-стрит, Троица Государственной Структуры Уэйкфилда:

Полиция, Суд и Городская Администрация.

Десятый час, толпа собралась.

ТРУС, ТРУС, МЫШКИН — ТРУС!

Две тысячи домохозяек и их безработные сыновья.

Джилман, Том и я — в самой гуще событий.

Две тысячи хриплых глоток и их сыновья.

Бритоголовый парень с матерью, экземпляром «Дэйли миррор» и петлей домашнего изготовления.

Все ясно.

ТРУС, ТРУС, МЫШКИН — ТРУС!

Уродливые руки толкают, пихают и тянут нас.

Туда-сюда, сюда-туда.

И вдруг — цап — меня за воротник ухватила длинная рука закона.

Сержант Фрейзер пришел на помощь.

ВЗДЕРНУТЬ ЕГО!

ВЗДЕРНУТЬ ЕГО!

ВЗДЕРНУТЬ ЧЕРТОВА УБЛЮДКА!

За мраморными стенами и толстыми дубовыми дверями гражданского суда Уэйкфилда царил недолгий покой, но не для меня.

— Мне надо с тобой поговорить, — прошептал я, крутя головой и поправляя галстук.

— Вот уж надо, так надо, мать твою, — прошипел Фрейзер. — Но только не здесь и не сейчас.

Ботинки сорок пятого размера потопали прочь по коридору.

Я толкнул дверь в зал судебных заседаний № 2. Он был забит до отказа и абсолютно тих.

Ни одного свободного места, только стоячие.

Ни одного родственника, только господа журналисты.

Джек Уайтхед — в первом ряду: облокотился на деревянный барьер и смеется с сотрудником, рассаживающим представителей прессы. Я поднял глаза на витраж, изображавший холмы, овец, мельницы и Иисуса. Света снаружи было так мало, что стекло лишь отражало свет электрических ламп, громко жужжавших над головой.

Джек Уайтхед обернулся, сощурил глаза и поприветствовал меня.

Казалось, что приглушенное скандирование уличной толпы просачивалось снизу, из-под мрамора и дуба, и сливалось с нашим шепотом. От их ритмичных криков создавалось впечатление, что мы плывем на древней галере.

— Там, снаружи — сумасшедший дом, на фиг, — задыхаясь, сказал Джилман.

— Мы-то, по крайней мере, внутрь попали, — ответил я, прислоняясь к задней стене.

— Ага. Черт знает что случилось с Томом и Джеком.

Я показал на первый ряд аудитории:

— Джек там, внизу.

— Как это он туда так быстро пробрался, мать его?

— Наверное, между кутузкой и судом есть какой-нибудь подземный тоннель.

— Ага. А у Джека есть ключ, — фыркнул Джилман.

— Да, наш Джек — парень ушлый.

Я резко повернулся к витражу — за окном какой-то черный предмет взлетел вдруг и упал, как гигантская птица.

— Это что еще такое?

— Щит какой-то, наверное. Местные нервничают.

— Не только они.

И тут точно по сигналу появился он.

Скамья подсудимых заполнилась ребятами в штатском, один из них был прикован к нему наручниками.

Майкл Джон Мышкин в грязном синем комбинезоне и черной рабочей куртке стоял впереди, большеголовый и жирный, как сволочь.

Я судорожно сглотнул, желудок обожгла поднимающаяся желчь.

Майкл Джон Мышкин моргал и пускал пузыри.