Книга Изверг - Берге Хелльстрем

Сейчас он лежал на койке, не думая ни о чем. Пробовал поесть, поднос с тарелкой и стаканом сока стоял на полу, на вкус не еда, а полное дерьмо, и он отставил ее, едва проглотив несколько кусочков. Он не ел с самого Энчёпинга, все, что глотал, немедля отторгалось, будто желудок просил пощады.

Стены вокруг пустые, серые. Не на чем остановить взгляд, не на что посмотреть. Он зажмурился, трубка люминесцентной лампы как светлая пелена за опущенными веками.

Вдруг скрежет, за дверью. В окошко на него уставилась чья-то физиономия.

— Стеффанссон! Ты хотел повидать священника?

Фредрик посмотрел на окошко, глаза, неотрывно глядящие друг на друга.

— Меня зовут Фредрик. Я не фамилия.

Окошко закрылось и сразу же открылось вновь.

— Как хочешь. Фредрик! Ты желал повидать священника?

— Я желал повидать кого угодно, кто не носит формы и не запирает мою дверь.

Охранник вздохнул.

— Ну так как? Она тут, рядом со мной.

— Нет, надо же! Вон как! Я-то думал, меня держат здесь, чтобы полностью изолировать от внешнего мира. Черт знает почему вы вообразили, что на свободе я опасен для общества, да? А теперь, когда я сижу здесь, решили, что все остальные опасны для меня. Ты вообще в курсе, на кого пялишь глаза?

Он сел на койку, пнул ногой поднос. Стакан с апельсиновым соком опрокинулся, желтоватая жидкость разлилась по всему полу. Охранник молчал. Понял, что Фредрик на грани срыва, ведь не раз видел, как они впадали в агрессию, орали, угрожали. А в конце концов беспомощно падали на пол и мочились под себя. Фредрик шлепал ногой по луже.

— Ты же понятия не имеешь. Ведь смотришь на человека, чье преступление заключается в том, что он преднамеренно казнил детоубийцу. Детоубийцу, который, будь у него возможность, изнасиловал бы и зарезал твоего пятилетнего ребенка. А теперь ты сторожишь человека, который, возможно, спас жизнь твоему ребенку. По душе тебе такая работа? По-твоему, ты делаешь благое для общества дело?

Фредрик поднял пустой стакан. Швырнул его в окошко. Охранник вскрикнул и едва успел захлопнуть его, когда стакан разлетелся вдребезги.

Прошла минута. Потом глаза снова возникли в окошке.

— Вообще-то мне бы следовало вызвать подкрепление. Такой поступок заслуживает смирительной рубашки. Но я отвечу на твой вопрос.

Фредрик ждал. Охранник сглотнул, замялся.

— Нет. Ответ отрицательный. Я не считаю, что делаю сейчас благое дело. Я не считаю, что ты вообще должен тут сидеть. Ты поступил правильно, застрелив его. Но теперь ты сидишь тут. Так уж вышло, и всё. Я повторю вопрос. Хочешь повидать священника или нет?

Запертая дверь. Он внутри, остальные снаружи. Мимолетные образы, запертая дверь, он ненавидел ее, нет там никакого окошка, в этой двери тройные стекла, как в ванной, мутные, все нечетко, расплывчато, отец с Франсом в гостиной, телевизор включен, отец кричит Франсу, чтобы тот раздевался, а потом бьет, Фредрик видел руку и голое тело Франса, и все становилось карикатурным в кривом стекле, Франс, который не издавал ни звука, мать, которая, нажаловавшись и сказав, за что Франс заслужил взбучку, просто уходила на кухню, пила горячий чай и курила «Кэмел», а отец все бил, и бил, и бил, пока Франс не начинал дерзко кричать, что он бьет недостаточно сильно, что можно бы и посильнее, ведь почти не чувствуется, и тогда отец обычно прекращал.

Запертая дверь. Охранник с неподвижным взглядом.

— Еще раз. И мы уходим. Ну так как?

Фредрик зажмурился. Двери нет.

— Запускай чернорясого.

Дверь открылась. Он остолбенел.

— Ребекка?

— Фредрик.

— Почему ты?

— Я некоторое время служила здесь. А теперь сама попросилась. Подумала, может, ты захочешь повидаться со мной, раз тебе нельзя встречаться с посторонними. Не возражаешь?

— Заходи.

Ему было стыдно. Стыдно, что он сидит в камере площадью четыре квадратных метра, в мешковатой серо-голубой робе, и что недавно мочился в раковину, стыдно за сок, растекшийся по всему полу, и за недавнюю вспышку, и за то, что заплакал от радости, когда Ребекка села на его койку.

Она обняла его. Погладила по волосам, по щеке.

— Я понимаю. Тебе незачем просить прощения. Я видела людей, которые в таких запертых помещениях ведут себя куда хуже.

Он посмотрел на нее, попробовал улыбнуться.

— Думаешь, я поступил неправильно?

Она долго молчала, взвешивая ответ.

— Да. По-моему. Ты не вправе судить о жизни и смерти.

Фредрик кивнул. Он ожидал такого ответа.

— Но ты знаешь, что мой поступок спас жизнь другим детям? Не убей я Лунда, сейчас они бы были мертвы. Ты знаешь. И по-твоему, так было бы лучше?

Ребекка снова долго молчала. Этого мужчину она знала еще ребенком. А неделю назад похоронила его дочь. Ее слова значили очень много, и ответственность велика.

— Это сложный вопрос, Фредрик. Не знаю…

Она осеклась.

Неожиданно дыхание Фредрика участилось. Она положила руку ему на грудь.

Дрожа всем телом, он лег на койку.

— Прости. Я ничего не могу поделать. Все так бессмысленно.

Похороны. Кладбище. Холодный пол. Гулкие звуки органа. Гроб, маленький, короткий, узкий. В цветах. И Ребекка. Она стояла рядом, что-то говорила. Мари лежала в гробу. Он не видел ее, деревянную крышку закрыли, но девочку сделали красивой, причесали, надели платье.

Несколько глубоких вздохов, он собрался с духом:

— Мари больше нет. Она уже не чувствует. Не видит. Не слышит. Ушла, навсегда. Ее нет, вообще нет. Понимаешь? Понимаешь, о чем я говорю?

— Ты знаешь, я с тобой не согласна. Но я понимаю твою позицию.

Окошко в запертой двери опять открылось. Внимательные глаза.

— Что-то громковато. Все в порядке?

Ребекка взмахнула рукой.

— Все хорошо.

— Ну что ж. Позовите, если что.

Фредрик по-прежнему лежал на койке. Тяжело дышал, но дрожь прекратилась.

— Когда я понял, что Бернт Лунд будет убивать снова и снова, я принял решение: надо его застрелить. Убить убийцу. Опередить его. — Он подбирал слова. — Вы думаете, это месть. А месть тут совершенно ни при чем. Я умер вместе с Мари. Но когда решил расправиться с ним, снова ожил.

Он встал. Ударил по столу. Сперва рукой, потом наклонился и стал биться головой. Раскровенил лоб.

— Я убил его. Ради чего теперь жить?

Дверь открылась. Тюремщик быстро шагнул в камеру, следом его коллега, в такой же одежде, с таким же выражением лица. Оба прошли мимо Ребекки к Фредрику, подхватили его под руки и оттащили от стола. Прижали к койке и крепко держали, пока он не перестал дергать головой.