Книга Прокурор по вызову - Фридрих Незнанский

Лидочка впустила их в квартиру:

– Вы вовремя.

– Что этот урод хотел?

Лидочка покосилась на Ильина.

– Ну он детально осведомлен о вашем вчерашнем визите в наш офис, сказал, что вы пытались кое-кого сделать идиотом, только они вас раскусили. Угрожал опять, но, хуже всего, обещал, что, цитирую: «устроит подлянку отцу».

– То есть про отца он тоже в курсе?

– Выходит, так, – вздохнула Лидочка.

– И с моим вчерашним собеседником они, значит, в одном лагере.

– Да.

– Простите, я вас не представил, – спохватился Турецкий. – Владимир, Лидия. Лидия, Владимир. Я завтра отбываю в солнечную Швейцарию, и в мое отсутствие Вова за тобой присмотрит, хорошо?

– Хорошо.

Турецкий ободряюще похлопал Ильина по плечу:

– Предлагаю тебе остаться и помочь девушке сломать ногу, а заодно поближе познакомитесь.

– Что, простите, помочь сделать?!

– Сломать ногу, – повторил Турецкий. – Нужно, чтобы у нее появился хороший повод не ходить на работу. Не просто бюллетень про сопли, а серьезная травма, например перелом ноги, а лучше двух, чтобы у ее начальства не возникло желания подарить ей костыли и все-таки призвать на службу.

– Сан Борисович, можно вас на минутку. – Так ничего и не понявший Ильин потащил Турецкого в коридор. – Она у нас кто, подозреваемая или свидетель?

– Никто. Она вообще не по этому делу. Все, что я тебе там про голову говорил, что отвинчу и тому подобное, забудь. Охранять девушку я тебе не приказываю, а прошу. Личная просьба, понимаешь, нижайшая, но откажешься – я обижусь. Плевать на службу и личную жизнь не обязательно, просто держи на контроле, созванивайтесь, например, каждые два часа.

– А от кого охранять?

– От этого, которого ты видел…

– Он на самом деле советник президента?

– Он пешка, черный пиаровец, наябедничать, правда, может, но не более того. Да, есть еще двое: Тихонов и Свешников – эти у нас тоже советники, но депутата Госдумы, один просто мордатый, а второй мордатый с косичкой. И по возможности разбирайся сам, привлекать коллег крайне нежелательно.

– Из-за папы?

– Точно.

– А кто у нас папа?

Турецкий колебался некоторое время, но все же ответил.

– Меркулов Константин Дмитриевич. Услышал? А теперь забудь.

– Он не в курсе?

– Нет, и не дай бог тебе его в это посвятить. Каждому, кто будет к ней приставать, бей морду, не задумываясь, можешь даже применить оружие, но только в крайнем случае, конечно. Если что, вали все на меня: я приказал, а ты приказы не обсуждаешь.

Инара. Январь 1973

– Я уезжаю через два дня, может, увидимся?

Замятин позвонил неожиданно среди ночи. После суда они не общались целый год. Встречались несколько раз на улице, здоровались, и все. Видеть его Инаре не хотелось, воспоминания были слишком отвратительные. Он вел себя просто мерзко. И хотя, наверное, так было нужно, более того, она ведь знала, что так будет, – все равно не думала, что будет настолько «так».

– Это обязательно?

– Пожалуйста, Инара. Я завтра зайду вечером, хорошо?

– Хорошо.

Он пришел с огромным букетом, стоял потупив глаза и ждал, что она его пригласит в дом. Она не пригласила. Вышла на площадку и захлопнула дверь.

– Поговорим лучше на улице.

Сидеть в пустой квартире один на один было невыносимо. Вообще разговор этот был не нужен, зачем согласилась, непонятно.

Они бродили по центру, Инара специально выбирала места, где больше народу, Замятин трепался о погоде, о лете, о небе, – короче, нес всякую чушь. Инара отвечала односложно и невпопад.

– Давай все-таки сядем, – увлек он ее на темную скамейку.

«А Мурад уже сидит», – вертелось на языке, наслушалась в милицейских коридорах крылатых фраз. Но не сказала – вульгарно и пошло.

– Меня пригласили в Москву в аспирантуру, работать буду младшим научным сотрудником в НИИ прокуратуры, – сказал Замятин.

– Поздравляю.

– Спасибо, но я пришел не для того, чтобы похвастать.

– А для чего?

– Хочу, чтобы ты поехала со мной.

– Спасибо, мне и здесь неплохо.

– Инара, я люблю тебя, любил и буду любить всегда. Мы уедем, забудем весь этот кошмар, мне обещали вначале комнату, потом квартиру…

– Я это уже когда-то слышала.

– Что?

– Помнишь, после выпускного ты тоже клялся в вечной любви и дружбе. А потом тем же ножом, которым вырезал на дереве наши имена, зарезал Сергея. Чего стоят твои клятвы, Вова?

Он промолчал, сделал вид, что не заметил, хотя по-прежнему не выносил, когда его называли Вовой.

– Но это ведь совсем другое дело. Подумай, Москва – это перспективы, это большие возможности.

– И о перспективах я тоже уже слышала.

– Но ты ведь любила меня и, я уверен, не перестала. Да, мы тогда поссорились. Я был не прав, ты была не права. Но нам было хорошо вместе. В общем, я не хочу городить банальности, оправдываться и объяснять каждую мелочь, давай начнем все с чистого листа.

– Начинай лучше сам, лист будет еще чище.

Она встала и ушла, не оглядываясь, а он не бросился ее догонять.

Через месяц пришло из Москвы первое письмо. О любви он уже не писал, но по-прежнему звал в столицу. Она не ответила, но письма приходили с завидной регулярностью: одно в неделю.

В декабре умер отец. Инфаркт свалил профессора Филиппова прямо у операционного стола. Замятин примчался в Свердловск и вел себя так, как будто умер его отец, а не ее. Стоял рядом с Инарой на кладбище с вдохновенно-скорбным лицом, распоряжался на поминках, даже написал пламенный некролог в «Уральский комсомолец».

Конечно, Инара была ему благодарна, но благодарность, разумеется, не могла воскресить любовь, которой никогда не было. И все-таки, когда он зашел попрощаться и снова предложил поехать с ним, хотя бы не насовсем, как бы в гости, посмотреть Москву, сменить обстановку, развеяться, она согласилась.

Москва показалась ей убогой: грязная каша на тротуарах вместо шикарных уральских снегов, десятиметровая Вовина комнатушка в коммунальной квартире вместо огромной четырехкомнатной квартиры, затурканный народ в каких-то бесконечных очередях, даже сердце родины – Красная площадь – и та была тесной и унылой.

Новый, 1973 год они встречали на чьей-то подмосковной даче в огромной и странной компании, где Замятин был знаком с одним человеком, а Инара не знала вообще никого.

Оказалось, Вовик старался ради нее – собравшиеся были сплошь представителями столичной богемы: начинающие авангардистские поэты, альтернативные художники, революционные скульпторы, воинствующие пацифисты-хиппи, бездарные, но зато дети актеров и писателей, подпольные рок-музыканты, был даже один американский органист без органа.