Книга Леон Боканегро - Альберто Васкес-Фигероа

филиал ада, но не огненного, а влажного, липкого и зловонного, подавляющего дух.

Но, наконец… море!

Тихое море, тёмно-зелёного цвета, настолько тёмного, что оно напоминало лист отполированной стали: море без волн, без шума прибоя, но всё же море – прекрасное, неповторимое, настоящее море, пахнущее морем, на вкус – морское, над которым спокойно скользили тысячи чаек.

Рай!

О, Боже! Этот бескрайний океан был долгожданным раем, мечтой тысяч бессонных ночей, свободой за пределами последнего пляжа, последнего мыса пропитанного континента, где человек претерпел самые невыносимые страдания.

О, Господи!

Море!

Леон Боканегра спустился по верёвочной лестнице, зачерпнул воду ладонью, попробовал её на вкус, чтобы убедиться, что это не огромное предательское озеро в сердце Африки, и вернулся на палубу, чтобы преклонить колени и поблагодарить Деву Кармельскую за то, что она позволила ему вернуться живым к тому, что он всегда считал своим вторым рождением.

Селесте Эредия наблюдала за его молитвой, долго размышляла, а затем жестом подозвала Санчо Менданью.

– Подготовьте лучшую шлюпку, – сказала она. – Загрузите её водой и провизией на три недели. Капитан Боканегра покидает корабль.

– Вы уверены, что именно этого хотите? – спросил он.

– Уверена.

Он посмотрел на неё с сомнением, но в конце концов пожал плечами.

– Ты командуешь, – пробормотал он.

Час спустя Селесте Эредия пригласила Леона Боканегру в свою каюту. Не поднимаясь со своего удобного кресла, она указала на небольшой сундук на столе.

– Здесь карты, деньги и письмо. Если пойдёшь вдоль побережья, рано или поздно встретишь корабль английского, французского или голландского флота, который доставит тебя в Европу. – Она развела руками в жесте бессилия. – Это всё, что я могу для тебя сделать, – закончила она.

– А что будешь делать ты? Куда направишься?

– Пока не знаю, – честно ответила она. – И даже если бы знала, не сказала бы, потому что чем меньше ты знаешь о нас, тем безопаснее тебе будет.

– Понимаю…

– Рада, что понимаешь. А теперь прошу тебя уйти.

– Вот так просто?

Она кивнула.

– Вот так просто… – едва слышно прошептала она. – Желаю тебе удачи.

– И я тебе. Она тебе понадобится.

Леон Боканегра взял сундук, повернулся, вышел на кормовую палубу, пожал руку Санчо Менданье, капитану Буэнарриво и англичанину Гаспару Ройтеру. На нижней палубе, у подножия трапа, он крепко обнял Урко Уанкайя, которому пришлось приложить значительные усилия, чтобы не разрыдаться.

Вся команда молча наблюдала за сценой, а большинство глаз поднялись к ней, как только Селесте Эредия появилась в дверях своей каюты.

Взгляды женщины и мужчины, покидавшего корабль, встретились. Казалось, они передавали друг другу что-то важное, но никто из них не произнёс ни слова.

Вскоре, под холодный взгляд девушки, вновь устремившейся к горизонту, Леон Боканегра прыгнул в шлюпку и отвязал канаты, соединявшие её с бортом судна.

Почти незаметно огромный галеон начал удаляться, гонимый лёгким западным бризом.

Он направлялся на юг, вглубь обширного Атлантического океана.

Леон Боканегра долго стоял под дождём, с горечью наблюдая, как женщина, которую он любил, исчезает вдали.

Он пережил столько за последние годы, что был уверен: его способность страдать исчерпалась. Но это, очевидно, было не так.

Совсем не так.

Он страдал так же сильно, если не больше, чем в те ужасные годы, когда был прикован к раскалённой соли.

Теперь у него болели не ноги и не глаза.

Болела душа.

«Серебряная Дама» превратилась в едва заметную точку на горизонте, когда небо прояснилось, дождь прекратился, и сквозь густые облака пробился солнечный луч, осветив спокойную поверхность моря, напоминавшего теперь старое, изъеденное зеркало.

Леон Боканегра сел, открыл сундук и дрожащей рукой вскрыл письмо, на котором было его имя.

Он прочитал его вслух, словно надеясь, что, услышав собственный голос, он почувствует себя менее одиноким и несчастным.

Моя любовь:

Это первый и, вероятно, последний раз, когда я пишу или произношу такие сладкие слова.

Я не знаю, усиливаю ли я этим твою боль или смягчаю её, но для меня это служит утешением.

Я прилагаю распоряжение для моего банкира в Севилье, чтобы он предоставил тебе всё необходимое для фрахтования корабля. Я хочу, чтобы это был самый красивый корабль, бороздящий моря, и чтобы ты назвал его именем моего брата.

Возможно, однажды я увижу его вдали и почувствую радость, зная, что ты счастлива на борту.

Я умоляю тебя не отвергать это. Я обязана сделать это за всё, что ты пережил, или за то, что ты дал мне возможность почувствовать себя настоящей женщиной, пусть даже на столь короткое время.

И, возможно, это также единственный способ, чтобы однажды мы смогли снова встретиться.

Признаю, что всё это связано с тем, что я до сих пор не могу точно определить свои настоящие чувства к тебе, и не считаю логичным, что только из-за желания, чтобы ты коснулся моей руки, посмотрел мне в глаза или сказал пару нежных слов, я должна «подвергать опасности жизни тех, кто был мне столь предан и рисковал ради меня».

Хорошо это или плохо, но я должна оставаться Дамой из Серебра, пока не убедюсь, что больше не хочу командовать кораблём или освобождать рабов, а стремлюсь лишь вновь почувствовать себя настоящей женщиной в твоём присутствии.

Поэтому, если через три года я всё ещё буду верить, что то, что я сейчас испытываю, – это настоящая любовь, я направлю свой корабль к острову Маргарита и брошу якорь в центре залива Хуан-Гриего, прямо напротив дома, где я родилась.

Если и ты со своей стороны всё ещё будешь считать, что стоит посвятить остаток своей жизни заботе о женщине, живущей в тени виселицы, я буду счастлива увидеть, как Себастьян Эредиа приближается к моему борту.

Я пойду за тобой куда угодно, но помни стих:

Время для любви, как парус для ветра,

Если ветер мягкий, он унесёт далеко.

Но если стихия взорвётся вдруг резко,

То рухнет корабль на дно глубоко.

Всегда твоя:

СЕЛЕСТА.

ALBERTO VÁZQUEZ-FIGUEROA

Lanzarote, junio 1998