Книга Испытание страстью - Сильвия Дэй

— Однажды, приехав к ней, я нашел ее в обществе подруги, тоже куртизанки. Она пожелала, чтобы я проявил внимание к ним обеим, что я и сделал.

Ее руки обвились вокруг него, скользнули за его спину в узкое пространство между спиной и изголовьем постели.

— И скоро у меня вместо одной подруги появилось две, — сказал он. — Бывало, что она вообще не принимала участия в наших играх. Просто наблюдала. Случалось, что там были и другие мужчины, если у нее появлялась прихоть побыть сразу с несколькими.

— Господи! — прошептала Джессика. Ее глаза расширились и сверкали на бледном лице. — Почему ты продолжал к ней приходить? Почему не предоставил ей возможность наслаждаться без тебя своими низменными страстями?

— Куда мне было деваться? Вернуться домой? Там мое общество вызывало ужасное напряжение между Мастерсоном и моей матерью. Она терзалась, когда я оказывался дома. Но независимо ни от чего я всегда действовал согласно своей воле. В то время у меня почти никогда не проходило возбуждение, и в этом не было ничего чудовищного, Джессика. А постельный спорт обеспечивал массу возможностей, облегчавших жизнь.

Алистер говорил намеренно легким тоном, но она не могла не распознать бурлившие в нем эмоции. Джессика потерлась щекой о его живот, прижалась носом к тонким волоскам, покрывавшим кожу на животе.

— Мне не следовало сегодня слишком наседать на тебя со своими вопросами, — сказала она. — Прости.

Алистер фыркнул:

— Не могу принять извинения за самое огромное наслаждение, что ты дала мне.

Джесс высвободила руки из-под него, и они заскользили вверх по его телу.

— Это огромное наслаждение не последнее. Пока что это лучшее в твоей жизни. Именно пока что, — подчеркнула она, — и снова оседлала его бедра и обхватила его за плечи.

— Отныне я буду стараться дать тебе все большее и большее наслаждение каждый раз, когда мы станем заниматься любовью.

Он дернулся, потому что она осушила его до дна.

— Не сейчас, — сказала Джессика, прижимаясь губами к его уху. — Позволь мне удержать тебя. Я ведь обещала тебе это и выполню обещание. Тебе вовсе не обязательно использовать это орудие, чтобы показать, что ты чувствуешь ко мне.

Охватившее его томление было слишком сильным, чтобы пренебрегать им. Оно обожгло его глаза, и в горле у него пересохло. Алистер оперся руками о постель, чтобы не выдать их дрожи.

— Она была единственной женщиной, к которой ты что-то испытывал? — спросила Джесс, прижимаясь к нему.

— Ну, если тебе угодно это называть так.

— А как еще это можно назвать? Похотью?

— Понятия не имею. Знаю только, что это ничуть не походило на то, что связывает нас.

— Но ведь некоторые женщины любили тебя.

Это было не вопросом, а утверждением.

— Те, кто испытывал ко мне такие чувства, теперь горько жалеют об этом. Горечь перевешивает радость.

Кончики ее пальцев прошлись по его затылку, разминая напряженные мышцы.

— Ты не должен стыдиться прошлого.

— Но ты ведь не знаешь, что я делал.

— Я знаю тебя, люблю тебя и не буду раскаиваться в этом.

Алистер был напуган пробежавшей по его телу мощной судорогой. Джесс проникла так глубоко в него, могла видеть все, что происходит у него в душе, как бы он ни пытался замаскировать свои чувства.

Господи, он ведь вовсе не хотел, чтобы она настолько хорошо его понимала.

— Но ты и этого не знаешь, — сказал он резко.

— Тебе придется научиться доверять мне, Алистер, поверь мне на слово.

Джесс чуть ослабила объятие и отстранилась, будто освобождая его и давая ему возможность бежать.

И, сказать по правде, у него возникло такое искушение. Он совершал в свое жизни многое, что делало его неприемлемым… Да и само его происхождение делало его непригодным для нее. Джесс столько выстрадала, пока ее полировали и школили, делали элегантной и безупречной. А своим ухаживанием он мог бы уничтожить уважение общества, столь тяжело доставшееся ей. Если бы мог, он держал бы ее узницей в своей постели, не выпуская из нее, поскольку это было единственное место, где он мог заставить ее забыть все, кроме наслаждения, которое мог ей дать.

Алистер сжал ее в объятиях, стараясь преодолеть свое яростное желание и быть нежным. Она нуждалась в нежности, нуждалась в защите, а он вел себя как боевой таран, преодолевая все преграды, которые она была вынуждена воздвигнуть еще ребенком, постоянно подвергавшимся унижениям.

— Я тебе верю, — сказал он охрипшим голосом. — Разве я не рассказал тебе всего?

— Ты рассказал мне о себе все плохое и недостойное. — Джессика отстранилась, чтобы видеть его лучше. — И ты говорил об этом с вызовом, будто заставляя меня отвернуться от тебя.

Лучше теперь, чем позже. С каждым днем она становилась ему все более необходимой.

Скоро, как он предвидел, он не сможет без нее даже дышать. По временам он уже теперь это чувствовал.

Джесс поцеловала его в уголок рта, потом в другой:

— Оставайся вот таким, как сейчас, и я буду с тобой.

— Все мои желания направлены на тебя.

Алистер застонал, и она змеиным движением прильнула к нему.

— Докажи это, — выдохнула Джессика.

И, как всегда, он принял вызов. Он знал свои возможности. Он мог забыть о совести, умел зарабатывать деньги, он был привлекателен и хорош в постели. И это было то ценное, но слишком малое, что он мог предложить такой женщине, как Джессика. Зато все это он мог предложить ей в избытке и молиться о том, чтобы этого оказалось достаточно, чтобы удержать ее.

Глава 18

Эстер остановилась на пороге спальни и теперь неотрывно смотрела на спящего мужа.

В последнюю неделю Эдвард часто приходил к ней ночью, ища в ее постели облегчения от терзавшей его боли. Она пыталась его утешить, убедить, что боксерский матч, состоявшийся неделю назад, никоим образом не унижает его и не умаляет его достоинств. Однако что бы она ни говорила и ни делала, не могло ослабить его внутренних терзаний. Эстер была измучена этими бесплодными усилиями, утратила мужество и чувствовала себя больной из-за его и собственной слабости, которую все же питала к нему. Несмотря на все темное и болезненное, что теперь их разделяло, она не желала ему зла.

Ее величайшей неудачей было то, что она не могла спасти от самого себя человека, которого когда-то любила. Она не смогла даже спасти их поблекшей и увядающей любви. Но как бы это ни было больно, она не могла больше растрачивать свои силы и чувства на человека, который не мог ни принять, ни оценить ее усилий. Теперь она должна была думать о ребенке, крошечном существе, нуждавшемся в ее времени, внимании и обожании. Она не могла изыскать этих сил для себя, но для младенца, растущего внутри, находила.