Книга Провидец. Город мертвецов - Динар Шагалиев

волки оленя, вы же знакомы с их повадками, — и сидел теперь в компании трупов, но его сильно покусали. У Василия Егоровича откусили ухо и часть ступни, а глотку ему наполовину вырвали...

Она вздохнула и еще разок прочистила горло.

— Он умирал… и, как оказалось, обращался. В ту пору мы совсем еще не знали про эту болезнь, так что Агафья не побоялась к нему подойти. Василий Егорович вяло покачивал головой, глаза у него высохли и стали желто-серого оттенка.

Вместе мы попытались поднять его с пола — хотели дотащить до госпиталя. До чего же глупая мысль была. К тому времени все улицы перегородили, и помощи было бы негде искать. И все-таки мы поставили его на ноги. Он был не особенно крупный мужчина.

И тут он полез драться. Сцепившись, мы рухнули у прилавка. Когда снова удалось поднять его, с ним уже было кончено. Он начал постанывать и пускать слюни — яд, проникший в его тело через укусы, сделал свое дело.

Вот тогда-то все и случилось. Тогда он Агафью и цапнул.

Всего лишь прокусил большой палец — совсем неглубоко, но этого хватило. И тогда наконец стало ясно, что его больше нет, будто мало было пожелтевших глаз и невообразимой вони изо рта, как от дохлой лошади на улице. Василий Егорович никогда бы не причинил нам зла...

Она опять закашлялась, однако глаза ее, мерцавшие в свете свечей, оставались сухими.

Тут снова засвистели трубы, и Пелагея притворилась, что замолчала из-за них. Затем она продолжила рассказ:

— Надобно было его сразу убить. Он заслуживал, чтобы с ним поступили по-человечески. Но я тогда слишком перепугалась — и ненавижу себя за это. Ну да что уж говорить, дело-то сделано, точнее, не сделано, и ничего уже не поправишь. В общем, мы оставили его, и бегом добежали до церкви Святого Петра, где нам дали отлежаться и выплакаться.

— А как же укус?

— От укуса началось гниение и стало расползаться по руке. Три монашки, и я держали Агафью, а батюшка Феофан провел первую ампутацию. Никогда более в жизни я не слыхала, чтобы человек так кричал.

Я поежился:

— Первую?

— Ага. Потому что одной оказалось мало. Они отрезали только кисть, по запястье. Во второй раз пришли с пилой и взяли выше локтя, а в третий отхватили по самое плечо. Ну и что ж, зато помогло. Все три раза после ампутации она была на грани смерти. Каждая рана не затягивалась неделями, и Агафья уже искала спасение в петле, но я ей не дала.

Она замялась.

— А что случилось потом?

— Через три месяца она пошла на поправку. Вот и весь сказ.

— Но… — я покачал головой. — Как насчет второй руки? И протеза?

— Второй-то? Ну… — Пелагея опять заворочалась, и матрас, набитый сеном, с одеялом хором зашуршали. Зевнув во весь рот, она на выдохе затушила свечу возле кровати.

— Вторую руку она потеряла спустя пол года, в подполье. Взорвалась одна из новых печей; трех цыганят, которые ее охаживали, сразу убило насмерть, четвертый остался слеп. Агафье же зацепило руку раскаленным обломком металла, и дело с концом.

— Господи… — вымолвил я и, подавшись вперед, загасил оставшуюся свечку. — Это ужасно. Мне очень жаль. Сколько же силы в этой госпоже…

Из темноты донесся голос:

— Это уж точно... В общем, тогда у нас уже был наш проказник-доктор, Кулибин стало быть, и он то привел её в порядок.

Я услышал шелест фланели — моя соседка укладывала ноги поудобнее.

Пелагея издала еще один зевок, увенчав его довольно высокой нотой, словно свистулька. Тут же вспомнился мне один юродивый, Ефимка Пострел, известный мастер свистулечных дел, что на рынке своими изделиями торговал. Он в моменте тронулся головой и налепил свистулек в виде голых попов, солдат, да и про нашего царя не позабыл. Дуть в эти свистульки надо было понятно с какой стороны… Сраму тогда было… Забрали Ефимку агенты Императорской жандармерии с торга и никто больше его не видел...

— Прежде чем приступить, он хорошенько пораскинул мозгами, - продолжила Пелагея. - Схемы чертил, рисунки непонятные. Для него собрать Агафью заново было вроде игры. Когда работы завершились, он показал мне готовую штуковину, я даже ахнула. Она выглядела такой странной, такой тяжеленой… Казалось, что Агафья поднять-то её не сможет, не то что управляться с ней.

Дальше, с её слов, Кулибин предложил ей выпить, и она согласилась. И сразу в обморок, а проснулась от собственных криков. Доктор, или кто уж он там, пристегнул её ремнями к столу, вроде как у хирургов, и сверлил деревянным буром дырку в кости.

— Уму не постижимо…

— Ага, а ещё как-то хитро мышцы руки с механикой сшил... Агафья рассказывала, что это было куда хуже, чем все ампутации, — да что уж, хуже даже, чем обе руки потерять. Но теперь она рада, что она у нее есть... — Она то ли повернулась на бок, то ли снова улеглась на спину. — Ну всё, Николай Александрович, пора и честь знать. Не знаю как ты, а я, пожалуй, вздремну чуток.

Пока я боролся со своим беспокойным разумом, вдруг забурчал желудок — и я понял, что не могу припомнить, когда в последний раз ел. От одной только этой мысли живот порывался самостоятельно отправиться на поиски пищи. Но я понятия не имел, куда идти, так что лишь крепко обхватил его и свернулся в клубочек, решив для себя, что утром обязательно справлюсь насчет завтрака.

Тут же вспомнилась сестричка. Я, к сожалению, или к счастью, не был из тех, кто много молится, и не мог сказать, так уж ли верю в того Бога, имя которого поминаю временами. И все же, закрыв глаза и стараясь не обращать внимания на прерывистый писк отопительных труб, я попросил небеса помочь Настеньке.

С этими мыслями я провалился в объятия Морфея, однако, среди ночи проснулся от того, что кто-то залез ко мне под одеяло...

Глава 26

Мучась от звона в ушах, Настя молотила ногой по люку, пока зазор не стал достаточно широк, чтобы пропустить её в город, куда совершенно не хотелось. Но при прочих условиях она предпочла бы раствориться во мгле, а не сидеть в гондоле с воздушниками, которые уже расстегивали ремни на креслах и со стонами пересчитывали ушибы.

Загадочного