Книга Дар топора - Орнстейн Роберт

эти системы плохи и что для изменения принципов и построения управления необходима революция.

Одним из пропагандистов, старавшихся по поручению правительства нейтрализовать воздействие такого радикализма, была поэтесса и драматург Анна Мор, поднявшая вопрос о социальной дисциплине в нескольких трактатах, имевших ошеломительный успех и разошедшихся за один только год тиражом в 2 миллиона экземпляров. Решение проблемы нарастающего протеста Мор видела в проповеди абсолютной покорности властям и поощрении христианского смирения перед лицом нужды и трудностей. Один трактат, под названием «Деревенская политика», она, по ее собственным словам, написала, чтобы «воспрепятствовать пагубным доктринам, которые, под влиянием Французской революции, внушали серьезную тревогу всем друзьям религии и правительства во всех частях Европы».

Из-под пера Мор вышла целая серия подобных дешевых и популярных текстов под общим названием «Истории для средних кругов общества и рассказы для простых людей», написанных, дабы «улучшить нравы и поднять духовные принципы масс во времена, когда опасности и соблазны, моральные и политические, множатся беспримерно для человеческой истории».

В начале XIX века в борьбу за дисциплину и самоконтроль для низших слоев включилось евангелическое движение «Моральный Крестовый поход». Английский публицист Уильям Коббет предположил, что истинная цель движения в том, чтобы «научить людей голодать втихомолку и не дать бедным перерезать глотки богатым». Писания евангелистов в период между 1795 и 1829 годами несут отзвук той же темы: «Выражать нравственные истины и выводить из них правила поведения, согласно которым жителям этой страны, каково бы ни было их положение, должно помогать в получении знаний и исполнении обязанностей».

Члены евангелического движения целенаправленно проникали в банковские и правительственные учреждения, многие из них служили в вооруженных силах, видя себя в передовых рядах борцов за социальную стабильность. Евангелисты, с их воинственной риторикой, готовностью пойти на конфликт со злом и упором на дисциплину и порядок, помогали направлять опасную социальную неудовлетворенность в более приемлемые патриотические действия.

Но для многих из растущего числа политических радикалов «нравственные реформы» евангелистов были не более чем пропагандой в пользу авторитарной и репрессивной индустриальной системы, средством, изобретенным силами закона, порядка и производства, для создания трезвого, дисциплинированного и послушного рабочего класса.

Реакцией левых на условия, в которых оказались рабочие, было стремление организоваться. К 1818 году в городах и поселках Центральной и Северной Англии радикалы создали сеть клубов политических дискуссий и агитации, тесно связанную с новой рабочей прессой, самым влиятельным органом которой был «Черный карлик». Главным институциональным механизмом, позаимствованным у методистов, стало еженедельное собрание.

В самом начале движение по своему характеру было не столько рабочим, сколько популистским. В 1819 году его целью провозглашалось благо «всех людей», а не только благосостояние фабричных работников, поэтому его руководство составляло массовый союз ремесленников, мастеровых и владельцев мелких магазинов.

Но в 1824 году на сцену вышла еще одна рабочая группа, «Лондонское кооперативное общество», и положение дел стало меняться. Перед лицом превосходящей мощи викторианского капитализма Общество повело борьбу за сохранение и поддержку таких рабочих ценностей, как общность и товарищество, и провозгласило ни более, ни менее как создание альтернативного капиталистическому социального устройства. Первой своей целью Общество определило устранение зависимости от фабричного жалованья и фабричных лавок через открытие собственных магазинов для обеспечения рабочих дешевыми товарами и употребления прибыли на благо всего движения.

Цель была не только экономической. В учредительном заявлении говорилось: «Мы требуем для работника прав разумной и нравственной личности… потому что его стараниями создано все богатство мира. Мы требуем прав человека и осуждаем философию, превращающую его в предмет купли и продажи, умножения и уменьшения, по тем же правилам, которые применяются при решении вопроса о производстве шляпы».

В 1829 году к Обществу присоединилась Британская ассоциация продвижения кооперативных знаний, и ее манифест нашел живой отклик в промышленных районах страны, где кооперативное движение уже создало свою сеть изданий. По некоторым оценкам, к концу 1831 года существовало более 500 кооперативных обществ. Движение выпускало журналы, проводило региональные конференции, организовывало собрания на местном уровне и устраивало локальные центры. Один из таких центров находился в Бирмингеме, где в 1828 году Кооперативное общество поставило власти перед опасностью самого настоящего социализма, заявив устами своих руководителей, что его целью является «общая собственность на землю и товары».

Правительство ответило самой ранней и самой эффективной из всех реформ, направленной на противодействие социалистическим тенденциям и осуществленной в образовательной системе, где властям противостояла менее организованная оппозиция. Создатели топора породили проблему. Индустриализация и дешевые продукты создали перенаселенность и безработицу. Рост преступности в среде молодых безработных ясно указывал властям на необходимость усиления надзора и укрепления дисциплины. Поэтому новые школы, в которых старшие следят за порядком в младших классах, учреждались не столько в образовательных целях, сколько для того, чтобы приучать детей к фабричной дисциплине, привычной их родителям.

Идея создания таких школ принадлежала бывшему администратору министерства колоний в Индии, Эндрю Беллу. Школы управлялись самими учениками, и в них насаждалась дисциплина, ожидавшая будущих рабочих на производстве. Школы делились на классы, в каждом из которых назначался староста, в обязанности которого входило «наставление, исправление, поддержание порядка и чистоты в классе. Он обязан ежедневно, еженедельно и ежемесячно докладывать о ходе занятий, указывать число проведенных уроков, отмечать присутствующих и отсутствующих». Староста должен был также вести учет прочитанных страниц и количества выученных классом слов; таким образом, процесс обучения приравнивался к технологической линии.

Преподавание правописания и арифметики под диктовку сводило обучение грамотности и счету к механическому запоминанию, в результате чего ребенок получал минимум знаний, необходимых для выполнения фабричной работы. На уроках арифметики кто-то один читал вслух задачи, и класс повторял их до запоминания, что мало чем отличалось от фабричной работы родителей этих учеников. Ознакомление мальчиков из рабочих семей с математической теорией считалось небезопасным, поэтому их учили только арифметическим расчетам. «Таким образом, – писал Белл, – любой мальчик восьми лет, едва умеющий читать написанное и считать, пригоден для того, чтобы посредством задачника с ключами к решению заданий обучать четырем правилам арифметики… не хуже математика, проучившегося в школе несколько лет».

Как и взрослые на фабрике, дети работали на своих местах, выходя только для чтения. Основными средствами запоминания были пересказ и заучивание через повторение. Сами тексты, которые им предлагалось запомнить, несли послание смирения и единомыслия.

Двадцать пенсов – это шиллинг и восемь [пенсов],

Умой лицо и волосы причеши.

Тридцать пенсов – это два [шиллинга] и шесть, —

Каждый день в школу иди.

Широко распространенный «ланкастерский» метод чтения использовал те же приемы для