Книга Город и рыцарство феодальной Кастилии: Сепульведа и Куэльяр в XIII — середине XIV века - Олег Валентинович Ауров

процедура клятвой вассальной верности, представлявшей собой краткое содержание контракта[618]. В ней констатировался юридический факт вассалитета и перечислялись проистекавшие из него важнейшие обязательства (охрана жизни, интересов и прерогатив сеньора, обязанность служить ему, исполнять его приказания и т. п.), а также соответствовавшие им санкции. Очевидно, что все элементы описания в основных чертах соответствуют примерам, известным нам из текстов XII–XIII вв. как применительно к коллективным, так и к персональным оммажам.

Сказанное выше позволяет утверждать, что в системе феодальной власти консехо (в том числе территориальные общины Сепульведы и Куэльяра) по существу занимали место субвассала (аналога итальянского вальвассора), со всеми вытекавшими отсюда экономическими и правовыми последствиями.

Все изложенное выше позволяет понять место консехо как субъекта феодальной власти в Кастильско-Леонском королевстве, в основных своих чертах оформившегося в XIII в.

* * *

Приведенные факты неопровержимо свидетельствуют о непосредственной включенности консехо в систему феодальной власти. Будучи ее реальным субъектом в качестве вассала, община обретала отмеченные выше черты, придававшие ей определенную самостоятельность. Она наделялась конкретной территорией и некоторыми правами пользования ее природными ресурсами. В связи с этим консехо могло выступать участником пограничных споров и регулировать поземельные отношения среди своих членов. В его пределах доминировали локальные правовые нормы, закрепленные в текстах фуэро, королевских и сеньориальных привилегий, а также в местных правовых обычаях.

Выражая коллективную волю своих членов через посредство общих собраний и выдвигая назначенных «ad hoc» представителей («добрых людей», персонеро, прокурадоров и др.), община могла реально влиять на систему власти. Подобные полномочия прослеживаются в сфере назначения королевских и сеньориальных министериалов, режима организации судопроизводства, а также взимания платежей и востребования повинностей. Символическим отражением особого места консехо в феодальной системе стало наличие у него собственных знаков власти — знамени, печати и др.

Указанные черты внешне сближали кастильскую территориальную общину с муниципальными учреждениями запиренейской Европы. Однако консехо не относилось и не могло относиться к их числу. Оно не обладало собственной, пусть даже ограниченной, юрисдикцией и не имело необходимых для ее реализации органов местного управления. В итоге его самостоятельность была лишь самостоятельностью объекта, а не субъекта власти. Статус общины определялся узами вассальной зависимости от короля и сеньора города. Именно между последними на условиях вассального контракта распределялся комплекс властных прерогатив над консехо. Общине же отводилось лишь скромное право влиять на формы и методы реализации королевской и сеньориальной власти.

Феодальные принципы определяли структуру консехо — от правового режима ее территории до статуса и полномочий действующих в ее границах должностных лиц, получавших свои полномочия не от сограждан, а от сеньора. И сама партикулярность общины была лишь следствием действия этих принципов. Раздробленность, свойственная организации феодальной власти, неизбежно порождала множественность уз вассалитета. Параллельная зависимость от короля как сеньора по рождению и от сеньора города создавала потенциальную возможность использования неизбежных противоречий между ними в интересах общины.

Отсюда и возникала некоторая свобода консехо в смысле свободы действий. Однако ее значение не стоит преувеличивать. Не поверхностный оттенок свободы, а глубокие и сущностные узы зависимости определяли статус кастильской территориальной общины. Вопрос об истоках этой зависимости станет предметом исследования в третьем разделе книги.

Раздел III.

Система землевладения в рамках консехо в XIII — середине XIV в.

и природа феодальной зависимости территориальной общины

Глава 1.

Наследственное владение и его роль в системе землевладения в рамках консехо

1. Характер наследственного владения

В качестве основной формы земельных владений в Кастильско-Леонском королевстве в текстах XIII — середины XIV в. выступает наследственное владение (лат. «hereditas», ст.-каст, «heredad»[619]), и консехо не было исключением из общего правила. Сразу же оговорюсь, что в качестве владельцев в текстах эпохи выступали представители разных социальных слоев и групп — от высшей знати до лиц явно непривилегированного статуса и скромного материального положения. Эта общая закономерность фиксируется источниками разных видов — от нормативных и документальных до нарративных.

Среди последних, вероятно, особенно любопытны свидетельства эпической поэзии, в том числе такого знаменитого памятника средневековой кастильской литературы, как «Песня о моем Сиде»[620]. Круг обладателей наследственных владений, фигурирующих в ее тексте, чрезвычайно широк — от монархов и представителей высшей (как светской, так и духовной) знати, а также Церкви до средних и низших слоев феодального класса (вассалов Сида) и даже лиц незнатного происхождения, например мавров — жителей захваченного Кампеадором Кастехона[621]. Подобную ситуацию фиксируют и хроники, например анонимная «Латинская хроника королей Кастилии» (ок. 1236 г.)[622] и созданная во времена Альфонсо X Мудрого старокастильская «Первая всеобщая хроника», завершенная при его сыне Санчо IV[623]. Столь же различно и конкретно-материальное наполнение понятия: в равной мере оно применялось для обозначения как небольших земельных участков сельскохозяйственного назначения (пашни, виноградников и др.), так и городов, принадлежавших феодальным магнатам. Все это позволяет говорить об очевидной универсальности правовой концепции «heredad» в противовес владениям иных категорий[624].

Для всех разнородных типов владельцев, упоминаемых и в хрониках, и в тексте «Песни…», обладание «наследственными владениями» нередко (хотя и не всегда) увязывается с постоянным проживанием в местности, в которой они расположены, т. е. с наличием у владельца заселенного дома (casa poblada)[625]. В этом смысле можно утверждать, что содержание 196-го титула пространного фуэро Сепульведы, увязывающего приобретение «heredades» в границах консехо с получением статуса местного весино и поселением в городе, — одно из проявлений общей закономерности. Причем в пределах консехо круг обладателей таких владений в социальном и сословном плане был не менее разнородным. Он включал как само консехо (речь шла о владениях, использовавшихся совместно, поскольку в их пределах находились залежи строительного камня, железных или других руд)[626], так и его членов — от представителей знати (infançones) и местного рыцарства до лиц незнатного статуса, например ремесленников. Не делая различий между сословной принадлежностью владельца, местное право Сепульведы и Куэльяра рассматривают «heredad» как владение единого типа[627]. Все владельцы в равной мере противопоставляются невладельцам — апанигуадо, тем, кто, по словам пространного фуэро Сепульведы, находится в зависимости от лиц, «чей хлеб они едят и в чьем "наследственном владении" проживают»[628]. В этом смысле землевладельцы, т. е. обладатели наследственных владений, несомненно составляли социальную основу консехо.

Не случайно фуэро уделяли значительное внимание регламентации вопросов, связанных с реализацией владельческих прав на наследственные владения. Они освещали принципы разрешения поземельных споров[629], предусматривали наказания за посягательство на знаки владений — moiones