Книга Венок усадьбам - Алексей Николаевич Греч

на них надписями, как то любила эпоха сентиментализма. А когда-то Саввинское славилось. Воейков в своем стихотворном предисловии к русскому переводу известной поэмы Делиля “Сады”[110] упоминает Саввинское наряду с Кусковом и перечисляет его достопримечательности. Целую статью посвятил усадьбе поэт Жуковский в "Вестнике Европы"[111], причем издатели сочли нужным иллюстрировать ее гравированным, правда очень посредственным, видом главного озера и Юнгова острова на нем. Путеводитель по Москве 1833 года также отводит Саввинскому несколько страниц восторженных описаний. Прошло с тех пор сто лет. Всеразрушающее время и хищные человеческие руки превратили Саввинское в руину; а природа, буйно разрастающаяся, затягивает осокой каналы, покрывает травой и кустарником дорожки, пепелище дома, руины павильона и места памятников.

Еще в 1923—1924 годы можно было, побывав в Саввинском, найти там любопытнейшие остатки масонской старины. Ствол поверженного дерева позволял пробраться с берега на Юнгов остров. Автор философско-моральных “Ночей”[112] был в большом почете у русских масонов — вот почему его именем назвал И.В. Лопухин один из островов своего Саввинского архипелага. Когда-то стояла здесь изображенная на гравюре урна, посвященная известному французскому поэту, писателю и мыслителю Фенелону[113], а также почитавшейся масонами госпоже Гюйон, писательнице по вопросам религиозной жизни. Однако от этой меморативной урны на каменном постаменте не осталось теперь никакого следа. Еще цел был тогда через год развалившийся павильон на острове — “Храм Дружбы” — четырехугольное здание под куполом на низком барабане, прорезанном круглыми световыми люкарнами, с трехчастными окнами в стенах и четырехколонным портиком тосканских колонн, отмечавшими вход, как всегда, увенчанный треугольным фронтоном. Этот павильон, близкий к аналогичным парковым сооружениям Еготова в Царицыне, чрезвычайно живописно рисовался среди зелени густо и дико раскинувших свои ветви деревьев, отражаясь, как на картине, в зеркальной воде главного озера. Мраморная доска, вделанная в архитрав, конечно давно уже похищенная, сообщала, что этот “Храм Дружбы” был посвящен владельцем кн. Н.В. Репнину, одному из виднейших русских масонов XVIII века, владевшему под Москвой прекрасно устроенной и украшенной усадьбой Воронцово.

“Памятник Фенелону в усадьбе кн. И.В. Лопухина Саввинское Богородского уезда”. Рисунок начала XIX в.

Природные красоты Саввинского, побудившие Жуковского написать прекрасное литературное их описание в духе сочинений Жан-Жака Руссо, не исчезли и по настоящее время; буйно разросшиеся деревья — высокие мачтовые сосны, темные ели, раскидистые березы, кое-где вкрапленные липы и густые поросли кустарника — все эти насаждения, точно нарочно подобранные по краскам и оттенкам, повторяются в зеркале вод, по которым медленно плывут отражения тающих белых облаков. Маленькие островки с высокими деревьями кажутся отягощенными растительностью, все новые и неожиданные виды открываются за излучиной пруда, за изгибом канала, за мысом островка или косой берега. Саввинское — это заглохший, запущенный русский Эрменонвиль...

Многочисленные памятники — колонны, урны, обелиски, пирамиды из тесаного камня с соответствующими вмазанными в них надписями и эмблемами, напоминающими те, что украшают масонские издания Лопухина и Новикова, были посвящены владельцем именам тех, кого почитали мистики XVIII века. В Саввинском, так же как в орловском своем имении, селе Ретяжах, поставил И.В. Лопухин многочисленные монументы, иногда кажущиеся проявлением чудачества и, кто знает, может быть, даже расстроенной психики.

Сады и острова Саввинского украшали памятники, посвященные Лейбницу, Конфуцию, Эккартсгаузену, дяде владельца масону Абр. Лопухину в виде пирамиды на пьедестале с черепом и скрещенными костями, Квирину Кульману[114], насадителю в России ереси жидовствующих, и еще многим другим. Участь этих любопытных меморативных камней оказалась неожиданной и печальной. Часть из них употреблена была в качестве грузил на неподалеку находящихся ткацких фабриках, иные были использованы хозяйственным образом — на деревне в качестве угловых камней, держащих срубы крестьянских изб. На это дело пошел, например, памятник Эккартсгаузену — подробная надпись, ему посвященная, до сих пор может быть здесь прочитана. Другой камень, возможно, посвященный Солнцу, с латинской полустертой надписью, был положен у деревенского колодца и служит теперь для точки лопат — едва различимы на нем еще несколько награвированных некогда слов. Лишь одна памятная плита, глубоко вросшая в землю, осталась в парке Саввинского — это камень, посвященный Квирину Кульману на одном из наиболее живописных островков. “Остановись, прохожий, и вздохни о страдальце” — гласит надпись в духе чувствительных веяний, столь типичных для рубежа XVIII—XIX веков.

Саввинское, с его монументами, с его библиотекой оккультных книг, собранных И.В. Лопухиным, известным автором масонского катехизиса и не менее известного сочинения “Духовный рыцарь”, по-видимому, тоже переводчика многих иностранных мистиков, находится в районе ряда масонских имений. В ближайшем соседстве, на слиянии Вори с Клязьмой, лежат Глинки знаменитого “чернокнижника” петровского времени гр. Я.В. Брюса, неподалеку сравнительно находятся и Гребнево поэта Хераскова, и Авдотьино Новикова, виднейшего деятеля русского просвещения и неутомимого издателя масонских книг. В Авдотьине, в церковной ограде, сохранилось надгробие другого близкого Новикову и Лопухину русского мистика — Гамалеи, чей небольшой портрет сохранился в музее Нового Иерусалима.

Немногие остатки былой старины среди чудесного ландшафта, описание Жуковского, стихи и статья Воейкова в “Новостях литературы” за 1825 год, гравюра в “Вестнике Европы” — из этих кусочков рисуется облик интереснейшей масонской подмосковной:

Здесь Юнг и Фенелон.

Вдали кресты, кладбище

Напоминают нам и вечное жилище,

И узы жизни сей...[115]

Многообразны и причудливы были эти "узы жизни". Усердный читатель "Эмиля", "Новой Элоизы" или "Contract Sociale"* (* "Об общественном договоре" (франц.).) Руссо, "Systeme de la Nature"** (** "Система природы" (франц.).) барона Гольбаха, высоко чтивший Карамзина, И.В. Лопухин воспринял у них ту натурфилософию, ту склонность к сентиментализму, которая определяет настроения и вкусы людей конца XVIII века. Чисто внешне сказалась она в желании так или иначе проявить свои гуманные, человеколюбивые чувствования, гармонически согласованные с извечными законами природы. Так появились в садах Саввинского и Ретяжей памятники и меморативные плиты. Враг кровопролития и тем самым кровавого завоевателя Бонапарта, сенатор Лопухин отметил и это событие оригинальными монументами в своем орловском имении. Вряд ли узнал когда-либо Наполеон, что слава его навеки погребена по сторонам дерева на берегу пруда в Ретяжах под двумя камнями при церемонии, едва ли не кажущейся теперь недостойнейшей буффонадой. Быть может, до сих пор лежат в Ретяжах, неподалеку от гранитного монумента "Благочестию Александра I и Славе доблестей Русских в 1812 году", эти камни с надписями. На одном — в виде кресла — высечено: "19 марта 1814 г. Взят Париж", на другом — грубом и неотделанном