Книга Подменыш - Кит Донохью

могиле. Смолах и Лусхог построили над ней погребальную пирамиду из камней. Потом Чевизори и Крапинка разделили вещи Киви и Бломмы между нами. Только Раньо и Дзандзаро оставались безучастными ко всеобщему горю. Похоже, они тоже что-то задумали.

Все лето и осень разговоры крутились вокруг этого странного события. Луковка убеждала нас, что девчонки совершили настоящее предательство, а Бека назвал это заговором. Он считал, что Киви и Бломма рассказали, где находится наше убежище, и люди в черных костюмах рано или поздно придут за нами. Другие давали более сдержанные оценки.

— Они давно хотели сбежать, — говорил Лусхог. — А тут все так удачно сложилось. Надеюсь, эти две дурочки найдут свое место, и их не будут показывать в зоопарке или изучать в какой-нибудь секретной лаборатории.

Мы больше никогда и ничего не слышали о них. Они будто растворились в тумане.

Бека настаивал на том, чтобы мы как можно реже выходили из шахты, но все же нам с Крапинкой удавалось иногда отпроситься у него в город. Там мы забирались в библиотеку и глотали книги ночи напролет. Мы прочли все греческие трагедии: Клитемнестра, решившаяся на убийство, Антигона, посыпающая землей тело своего брата… Кентерберийские пилигримы, смерть Гренделя… «Максимы» Александра Поупа, весь Шекспир… Ангелы Мильтона, приключения Гулливера… Восторженная экстатичность Китса, «Франкенштейн» Мэри Шелли, пробуждение Рипа Ван Винкля.

Крапинка обожала Джейн Остин, Элиота, Эмерсона, Генри Торо, сестер Бронте, Эймоса Олкотта, Эдит Несбитт, Россетти, Роберта Браунинга и, конечно, же «Алису в Стране Чудес».

Иногда она читала мне вслух. Любая история в ее устах звучала так, будто она сама все это написала. Она начинала «Ворона» Эдгара По: «Как-то в полночь, в час угрюмый…»[46], и мне становилось по-настоящему страшно. Ее голос передавал стук копыт в «Атаке легкой бригады» и шум волн в «Улиссе» Теннисона. Я плакал, когда она рассказывала про утонувшую кошку Бена Джонсона. Мне нравился звук ее голоса и нравилось смотреть в ее лицо. Летом оно было темное от загара, а волосы выцветали до белизны от солнца. А зимой она куталась в одеяла, так что я видел только ее лоб и брови. И еще ее сияющие в огнях свечей глаза… Мы познакомились двадцать лет назад, но она все еще была полна сюрпризов, а сказанное ею слово могло пронзить мне сердце…

Глава 25

Я узнал свое настоящее имя. Хотя со временем Густав Унгерланд стал для меня еще менее реальным, чем Генри Дэй. Самым простым выходом было бы найти Тома Макиннса и попытаться узнать у него более подробно, что я рассказал ему под гипнозом. Я написал редактору «Мифов и общества» и попросил сообщить координаты автора статьи о подменышах. Он ответил мне, что Том Макиннс больше с ними не связывался, а его адреса они не знают. Тогда я обратился в университет, где он преподавал, но там сказали, что Макиннс уехал в понедельник утром, среди семестра, и не сообщил, куда. Мои попытки связаться с Брайаном Унгерландом оказались столь же безрезультатными. Мне не хотелось донимать Тесс расспросами о ее бывшем бойфренде, но, порасспросив общих знакомых, я узнал, что Брайан сейчас в армии, изучает подрывное дело в форте Силл, Оклахома. Других Унгерландов в телефонной книге нашего городка не оказалось.

К счастью, мои мысли были заняты и другими вещами. Тесс все-таки уговорила меня продолжить обучение, и в январе я снова собирался приступить к занятиям. Она сразу перестала читать мне мораль, стала более внимательной и ласковой. Мы отпраздновали мое возвращение в колледж шикарным обедом в ресторане и рождественским шоппингом. Взявшись за руки, ходили по магазинам. В витрине одного из универмагов игрушечный Санта со своими эльфами чинил деревянные сани. Фигурки детей катались на коньках по зеркалу, изображавшему замерзшее озеро. Мы остановились перед идиллической сценкой: ребенок в детской кроватке, а рядом — счастливые родители под веткой рождественской омелы… Наше отражение наложилось на эту картинку.

— Разве это не чудесно? Посмотри, девочка в кроватке, как живая. Хочется себе такую же? — спросила Тесс.

Мы зашли в городской парк, купили две чашки горячего шоколада и сели на холодную скамейку.

— Ты любишь детей?

— Детей? Никогда не думал об этом.

— Хорошо, тебе хотелось бы иметь детей? С мальчиком можно ходить в походы, а с девочкой — играть в «дочки-матери».

— Интересно, как это я буду играть с ней в «дочки-матери», я же не мать.

— Иногда ты воспринимаешь все слишком буквально.

— Яне…

— Знаешь, я, конечно, понимаю, что не у всех людей есть чувство юмора, но иногда забываю, что ты живешь вообще в другом измерении.

Конечно же, я догадывался, к чему она клонит. Но я не был уверен в том, что могу иметь детей. А если даже могу, то вдруг родится какой-нибудь монстр, получеловек-полугоблин. Или урод с огромной головой и скрюченным телом, и тогда все поймут, кто я такой на самом деле… Мне казалось, что я обманываю Тесс, и это ощущение лежало тяжким грузом на моей совести. Я несколько раз порывался рассказать ей о Густаве Ундерланде и его, то есть моей жизни в лесу, но с тех пор прошло так много времени, что иногда я сам сомневался в реальности произошедшего со мной. Все мои магические навыки и сверхъестественные способности давно исчезли, растворившись в музыке, в комфорте мягких кроватей и уютных гостиных, в глазах этой прекрасной женщины, наконец, которая сейчас сидела рядом со мной и держала свою руку в моей. Разве настоящее не реальней прошлого? Но если бы я рассказал ей о своем прошлом, кто знает, как изменилось бы мое настоящее. Неизвестно, в какую сторону. Я навсегда запомнил тот вечер, в котором смешались светлые надежды и тревожные предчувствия.

Тесс посмотрела на детей, веселившихся на катке, допила свой шоколад и сказала, выпустив изо рта облачко теплого пара:

— А мне всегда хотелось иметь ребенка.

Тут до меня дошло, что она на самом деле хотела сказать. Музыка фисгармонии и детский смех, доносившиеся с катка, слились в одну мелодию, в которую вплелся свет звезд над нашими головами, и я предложил Тесс свои руку и сердце.

Мы подождали до конца весеннего семестра и в мае 1968 года обвенчались в той самой церкви, где когда-то крестили Генри Дэя. Стоя у алтаря в окружении улыбающихся друзей и родственников, я чувствовал себя полноценным человеком, а принесенные нами с Тесс друг другу клятвы верности давали надежду на счастливое завершение моей истории. И все же на протяжении