Книга «Уходили мы из Крыма…» «Двадцатый год – прощай Россия!» - Владимир Васильевич Золотых

class="v">Тебя навеки покидая.

Н.Н. Туроверов

* * *

Уходили мы из Крыма

Среди дыма и огня,

Я с кормы всё время мимо

В своего стрелял коня.

А он плыл изнемогая

А высокою кормой,

Всё не веря, всё не зная,

Что прощается со мной.

Сколько раз одной могилы

Ожидали мы в бою…

Конь всё плыл, теряя силы,

Веря в преданность мою.

Мой денщик стрелял не мимо,

Покраснела чуть вода…

Уходящий берег Крыма

Я запомнил навсегда.

Н.Н. Туроверов

* * *

Горечь соленого ветра,

Перегруженный крен корабля;

Полосою синего фетра

Уходила в тумане земля;

Но ни криков, ни стонов, ни жалоб,

Ни протянутых к берегу рук, —

Тишина переполненных палуб

Напряглась, как натянутый лук,

Напряглась и такою осталась

Тетива наших душ навсегда.

Черной пропастью мне показалась

За бортом голубая вода.

Н.Н. Туроверов

* * *

Мы ничего ни у кого не просим.

Живем одни, – быть может потому,

Что помним добровольческую осень

И наше одиночество в Крыму.

Тогда закат раскрыл над нами веер,

Звездой вечерней засияла высь;

С утра мы бились с конницей – на север,

Потом на юг – с пехотою дрались.

Мы тесно шли, дорогу пробивая.

Так бьет в утес девятая волна.

Последний бой! Идет не так ли стая

Волков, когда она окружена?

И мы прошли. Прошла и эта осень,

Как бег ночной измученных коней, —

Еще не знали, что с рассветом бросим

На пристани единственных друзей.

Н.Н. Туроверов

* * *

Эти дни не могут повторяться, —

Юность не вернется никогда.

И туманнее, и реже снятся

Нам чудесные, жестокие года.

С каждым годом меньше очевидцев

Этих страшных, легендарных дней.

Наше сердце приучилось биться

И спокойнее, и глуше, и ровней.

Что теперь мы можем и что смеем?

Полюбив спокойную страну,

Незаметно медленно стареем

В европейском ласковом плену.

И растет и ждет ли наша смена,

Чтобы вновь в февральскую пургу

Дети шли в сугробах по колено

Умирать на розовом снегу.

И над одинокими на свете,

С песнями идущими на смерть,

Веял тот же сумасшедший ветер

И темнела сумрачная твердь.

Н.Н. Туроверов

* * *

Над Черным морем, над белым Крымом

Летела слава России дымом.

Над голубыми полями клевера

Летели горе и гибель с севера.

Летели русские пули градом,

Убили друга со мною рядом,

И Ангел плакал над мертвым ангелом…

Мы уходили за море с Врангелем.

Владимир Смоленский

Врангель

Справа, с простору..

В синий, синей, чем Троицын…

– Скок из мотора! —

Спешно солдаты строятся.

Вал одним махом

Взяв – да на всю карту-то! —

Ровно бы матом:

– Здорово, орлы-марковцы!

С краю до краю

– Дышит – растет – длится —

– Здравья желаем,

Ваше Высок’дитство!

В черной черкеске

Ловкой, в кубанке черной.

– Меч вам и крест вам:

На мир не пойдём позорный!

Драться – так драться!

Биться, орлы, – так биться!

– Рады стараться,

Ваше Высок’дитство!

Громом в затишье

Нивы: – Не зря сидели!

(Каждого выше

На голову – не две ли?)

– Раньше морозов

Первых – в Москве гудящей…

Сказы и грёзы

Явно превосходящий —

Вот он, застенков

Мститель, боёв ваятель —

В черной чеченке, С рукою на рукояти

Бе – лого, пра – вого

Дела: ура – а – а!

Марина Цветаева. Из поэмы «Перекоп». 1928–1929 гг.

Бойня

Отчего встречаясь бледнеют люди,

И не смеют друг другу глядеть в глаза

Отчего у девушек в белых повязках

Восковые лица и круги у глаз?

Отчего под вечер пустеет город?

Для кого солдаты оцепляют путь?

Зачем с таким лязгом распахивают ворота?

Сколько сегодня – полтораста? Сто?

Куда их гонят вдоль темных улиц,

Ослепших окон, глухих дверей?

Как рвет и крутит восточный ветер

И жжет и режет и бьет плетьми!

Отчего за Чумной по дороге к свалкам

Брошен скомканный кружевной платок?

Зачем уронен клочок бумаги,

Перчатка, нательный крестик, чулок?

Чье имя написано карандашом на камне?

Что нацарапано гвоздем на стене?

Чей голос грубо оборвал команду?

Почему так сразу стихли шаги?

Что хлестнуло во мраке так резко и четко?

Что делали торопливо и молча потом?

Отчего уходя затянули песню?

Кто стонал так долго, а после стих?

Чье ухо вслушивалось в шорохи ночи?

Кто бежал, оставляя кровавый след?

Кто стучался и бился в ворота и ставни?

Раскрылась ли чья-нибудь дверь перед ним?

Отчего пред рассветом к исходу ночи

Причитает ветер за карантином?

«Носят ведрами спелые гроздья,

Валят ягоды в глубокий ров…»

«Ах, не грозди носят – юношей гонят

К черному точилу – давят вино».

Пулеметом дробят их кости и кольем

Протыкают яму до самого дна…

Уже до края полно точило кровью,

Зачернели терновник и полынь кругом

Прохватит морозом свежия грозди,

Зажелтеет плоть, заиндевеют волосы».

Кто у часовни Ильи Пророка

На рассвете плачет, закрывая лицо?

Кого отгоняет прикладами солдаты:

«Не реви: собакам собачья смерть».

А она не уходит, и все плачет и плачет,

И отвечает, солдату глядя в глаза:

«Разве я плачу о тех, кто умер?

Плачу о тех, кому долго жить».

Максимилиан Волошин. 1921. Коктебель.

Террор