Книга Серебряный туман - Оливия Вильденштейн

напевать и стала такой же белой, как одеяло Круза.

— Нет.

Её реакция сказала мне, что «да», но по какой-то причине ей нужно было солгать об этом. Были ли здесь запрещены фильмы о людях?

— Что такое «Титаник»? — её глаза метнулись в сторону, хотя сбоку смотреть было не на что.

— Фильм. Песня, которую ты напеваешь, была главной песней в саундтреке.

Дрожащими пальцами она зачерпнула что-то из бирюзового горшка. Это выглядело как мыло, но, насколько я знала, это могла быть лягушачья слюна.

— Не говори этого.

— Это был любимый фильм моей матери. Также любимая песня.

— Ей больше не нравится?

Моё сердце бешено заколотилось.

— Она умерла. Пару месяцев назад.

Вероли захлопнула рот.

— О, дорогая. Круз сказал мне, но я забыла. О, мне так жаль.

— Всё в порядке, — я подтянула колени к груди.

В тишине Вероли запустила всё, что было у неё на ладони, в мои волосы, а затем зачерпнула воды блестящей серой раковиной и вылила мне на голову. Тёплая вода, пахнущая лавандой и мускусом, стекала по моему лицу. Она нанесла что-то ещё на мои волосы, затем использовала расчёску, чтобы помочь этому проникнуть внутрь.

— Неудивительно, что мои мальчики дрались из-за тебя.

Я втянула в себя немного воздуха.

— Ты так экзотично выглядишь.

Когда я промолчала, она спросила:

— Так как же Круз завоевал твоё сердце?

— Он этого не сделал.

Её руки замерли на моих волосах, и между нами воцарилась тишина.

Спустя долгое время её голос нарушил тишину.

— Тогда почему ты попросила его жениться на тебе?

Мне хотелось, чтобы она снова начала напевать, хотя бы для того, чтобы заглушить страдание, разрастающееся в моей груди.

— С каких это пор фейри женятся по любви?

Она медленно провела расчёской по моим волосам.

— Я думала, люди женятся по любви.

— Но я не человек, не так ли? — мой голос был едким шепотом.

Эта женщина не заслуживала такого тона. Я вздохнула так глубоко, что поверхность воды задрожала.

— Мне жаль. За то, что набросилась на тебя. Это не твоя вина, — мой голос сорвался. — Ни в чём из этого нет твоей вины.

Пухлая рука Вероли обхватила мою щеку и притянула моё лицо к своему.

— Ты не должна мне ничего объяснять. Я уверена, что у тебя есть свои причины выходить замуж за Круза. Я знаю, то, что он сделал с Лили, было… неожиданно, но я не думаю, что он пытался причинить ей боль. Я думаю, что есть нечто большее, чем кажется на первый взгляд… и, полагаю, я надеялась, что ты знаешь что-то, чего не знаю я. Никто из моих детей со мной не разговаривает. Ну, не о важных вещах. И они тоже не разговаривают друг с другом, и я волнуюсь, потому что люблю каждого из них одинаково и безвозвратно.

Её тёплый, мозолистый большой палец скользнул по моей щеке, прежде чем отпустить моё лицо.

— Или, может быть, Доусон прав, и моё сердце отфильтровывает правду.

После этого я не осмелилась ничего сказать, потому что, по правде говоря, я не знала, что сказать. Вероли ополоснула мне волосы, а затем провела мягкой губкой по плечам с тем же мылом, пахнущим мускусом. Айлен бы понравился этот запах. Мысль о тёте заставила меня подтянуть колени ближе. Я должна была позвонить ей перед отъездом. Надо было спросить, как у неё дела. Надо было сказать Каджике, чтобы он послал одного из своих охотников проверить её. Нет, я не доверяла никому из его охотников. Я даже Гвенельде не доверяла. Только ему. Я должна была попросить его пойти проверить её.

Я вдохнула сладкий аромат.

— Моя тётя делает мыло. Ей бы это понравилось.

— Возможно, ей это не понравилось бы так сильно, если бы она знала, как это было сделано, — я почувствовала улыбку в её словах.

Широко раскрыв глаза, я посмотрела вверх.

— Как…

— Панцири жуков.

— Панцири ж-жуков?

— После высыхания панцири и…

Вероли, должно быть, почувствовала моё отвращение, потому что сказала:

— Наверное, мне следовало сказать тебе, что это из цветка.

Я покачала головой.

— Я ценю твою честность.

Проблема заключалась в том, что теперь я не чувствовала себя чистой. Кто бы чувствовал после купания в высушенных насекомых?

Вероли спросила меня о моей тёте, и это заставило меня заговорить о доме. Её глаза остекленели от удивления, когда я рассказала ей о Роуэне, о моём отце, о пляже и озере. Вскоре я была высушена полотенцем и накрашена, и она заплела мои волосы в сложную косу, украшенную золотыми цепочками.

— Теперь платье.

Она пошла в спальню и вернулась через несколько минут с полосой фиолетового цвета, накинутой на предплечья.

— Невесты обручаются в фиолетовом, а потом выходят замуж в красном.

— Это ты сшила это платье?

— У меня нет такого таланта, дорогая. Это было сшито во дворце швеёй королевы.

Она сжала плечи и позволила ткани развернуться. Она заискрилась, оседая на деревянный пол, мерцая пурпуром и серебром. На вырезе и подоле блестели камни, похожие на маленькие бриллианты.

Я коснулась одного из них.

— Это… бриллианты?

— Да.

— Настоящие?

Вероли кивнула.

— Калигосупра не носят поддельные.

У меня никогда раньше не было бриллианта, не говоря уже о том, чтобы всё платье было в них. Вероли надела его мне через голову и затянула фиолетовые ленты, вплетённые сзади, пока верх не стал таким плотным, что я едва могла дышать. К счастью, юбка была текущей и плыла вокруг моих ног.

— Мама? — раздался незнакомый голос.

— Она почти готова, Доусон.

Вероли потянула за ленту в последний раз, затем обошла меня и взяла за руки, рассматривая результат своих трудов. Когда она улыбнулась, я покраснела.

Мои босые ноги блестели красным лаком для ногтей.

— А как насчёт обуви?

— Благие не носят обувь.

— Ты носишь обувь.

— Я калидум, а не Благая.

Я хотела сказать ей, что я тоже не Благая, но она схватила меня за талию и развернула так, чтобы я могла видеть своё отражение в зеркале позади меня.

Я моргнула, глядя на девушку, уставившуюся на меня в ответ.

Это была не я.

Но так оно и было.

— Слава небесам, что ты обручаешься сегодня вечером.

Когда я нахмурилась, она добавила:

— На несвязанных женщин может претендовать любой мужчина, — она понизила голос до громкого шепота, — ещё одно архаичное правило заключается в том, что женщины должны подчиняться желаниям мужчин, если эти мужчины выше их на социальной лестнице.

Я ахнула, потрясённая.

— Ты шутишь?

— К сожалению, нет, дорогая. Я говорю тебе, здесь так много нужно изменить.