Книга В те холодные дни - Владимир Сергеевич Беляев

замедленному бегу этой тени стало заметно, как убавилась скорость поезда. Тяжелый состав словно нехотя, с невероятными усилиями вползал на гору. Машинист знал, что приближаются самые трудные двести метров пути.

Туго натянулись сцепления. Вагоны уже не набегали друг на друга, а тащили назад паровоз, который упорно катился вперед, не уступая тупой силе сорока семи вагонов. Казалось, сорок семь увальней взялись за руки, не желая двигаться с места, упирались в землю колесами, а черный железный богатырь пересиливал их, тянул на гору.

На самом крутом месте колеса паровоза забуксовали. Машинист прибавил пару. Из-под колес посыпались искры, задымились рельсы. Паровоз тяжело перевел дыхание, снова закряхтел на всю степь, испуская из своей утробы черный дым.

Николай непрерывно бросал в топку уголь. Жаркое пламя обжигало лицо, ослепляло глаза. Все тело взмокло от пота, нестерпимо болели плечи, дрожали колени от слабости. Ладони словно приросли к лопате, которую нельзя было выпустить из рук ни на минуту. Николаю было страшно не потому, что паровоз буксовал. Страшнее было чувствовать на себе испытующий взгляд машиниста и думать, что делаешь все не так, как нужно. Значит, ты еще щенок, никуда не годишься для трудного дела, грош тебе цена. И ему тоже в этот момент почему-то вспомнилась та минута, когда вчера за столом его задела за плечо своей белой мягкой рукой дочь машиниста Аля и улыбнулась. Вспомнилось ее молодое лицо с большими черными глазами, теплыми и насмешливыми.

— Бросай! Бросай! — крикнул над ухом машинист. — Живее!

Николаю послышалась в этом голосе не то насмешка, не то вызов: «Ну что, брат, тонка кишка? Попробовал нашей работы?»

Частыми сильными взмахами он бросал и бросал уголь в топку. Некогда было вытереть пот с лица. Соленые влажные струйки текли по губам, капали с носа, застилали глаза.

Жарко! Душно!

Рванул куртку, открыл грудь. Оторванная пуговица полетела в топку вместе с углем.

И снова перед его глазами возникла воображаемая картина. Он увидел то, что может произойти завтра. Это будет в доме машиниста, за столом во время обеда. Они сидят все четверо, машинист со смехом рассказывает, как практикант не выдержал экзамена, спасовал, в жена машиниста и Алька смеются до слез и с укором поглядывают на Николая: «Вот вы какие! Простого человеческого дела не умеете делать».

Николаю стало тошно. Жар от топки заливал лицо. Адская духота, можно упасть и не подняться. Над головой вдруг что-то хлопнуло, сильно, как выстрел. В стенку ударила горячая струя, все стало обволакиваться клубами пара.

— Берегись! — закричал Тихон Кузьмич. — Водомерная труба лопнула. Сваришься, сторонись!

Николай хотел было кинуться к машинисту, но путь ему преградила горячая струя. Он отшатнулся. Паровозная будка наполнилась паром. Лицу, глазам и всему телу стало горячо, нестерпимо больно. Дышать было нечем, застучало в висках, кровь хлынула к голове.

— Прижимайся к полу! — кричал откуда-то машинист глухим голосом. — Ложись!

Но Николай уже ничего не слышал. Стараясь удержаться на ногах, он подошел к дверце, нащупал поручни, толкнул ногой дверь. Сильный порыв ветра ударил в лицо. Николай глотнул воздух, открыл глаза. На секунду увидел плывущую назад землю, мелькавшие черные концы шпал. Не зная, что делать, как быть, он повис на ослабевших руках, готовый в любую минуту сорваться. Горячий клубок пара снова опалил ему затылок. Он последним усилием оттолкнулся от ступеньки, разжал руки, полетел вниз. Шлепнулся спиной на песчаный откос, кубарем покатился в кювет и, пока падал, глотнул несколько раз воздуха, ожил. Он лежал неподвижно и слышал, как совсем близко, где-то над ним, тяжело стучали вагоны, медленно удалялись. «Значит, прошло, прошло! — радовался он. — Теперь за перевалом будет уклон, и все в порядке. А, черт! Что я наделал!»

Он резким рывком оторвал свое тело от земли, вскочил на ноги и побежал за поездом. Вагоны удалялись от него, а там впереди уже был поворот, и он видел, как паровоз стал набирать скорость. На миг мелькнула фигура старого машиниста: он пробежал вокруг котла, видно, бросился с ключом перекрывать воду, поступающую в водомерную трубу. Николай выбивался из сил, но почувствовал, что безнадежно отстал от последнего вагона, понял, что ему ни за что не догнать поезда. В отчаянии схватился за голову, упал, покатился под откос на чахлую, пожелтевшую траву.

Уткнулся лицом в землю, долго лежал неподвижно. Невыносимая боль стыда жгла все его тело. «Дурак! Идиот! — ругал себя Николай. — Куда теперь, а? Что делать? Дождаться первого поезда, доползти к полотну и положить голову на рельсы.

Вот посмеются товарищи, когда узнают о моем «подвиге»! По всему городу будут рассказывать, как забавный анекдот. А отец что скажет? Неужто ты не Шкуратов, Колька? А старший брат Андрюха как посмеется? Это же полный кошмар, хоть не возвращайся домой. Всему городу на насмешку выставиться? Да и к Тихону Кузьмичу как вернуться? Он-то все видел! Веселую историю расскажет своей жене и дочери Альке. Какая-то непонятная для меня девчонка, эта Алька. Так бывает с человеком, когда впервые увидишь море, или грозу, или восход солнца. Так и со мной вчера было. Увидел Альку, и что-то переменилось в душе. Вот еще одна тайна на земле, которую мне уже не отгадать. Вчера задела рукой за плечо, а до сих пор не могу опомниться. И зачем она мне нужна, эта Алька? Таких у нас в городе своих сколько хочешь, да еще получше. Какой же я трус! Растерялся!»

Лежа на земле, ругая себя почем зря, он услышал отдаленный глухой стук. Приподнял голову, прислушался. Можно было различить стон рельсов и шум поезда. Вот он надвигается и уже летит мимо, проносится почти над самой головой Николая. А незадачливый практикант лежит неподвижно, и ему не хочется ползти к рельсам и подкладывать свою голову под колеса. «Нет, дудки! Это не шибко умная штука, пусть поищут других дураков!»

Он лежал и думал о том, как жить дальше. И вспомнил случай из своего детства. Было ему тогда лет пять. Как-то летом отец взял его на рыбалку на озеро, где отдыхали заводские. Отец поставил Николая у воды, говорит: иди купайся, учись плавать. Николай не умел плавать, боялся воды, расплакался. Тогда к ним приблизился на лодке Косачев, взял Николая на руки, отвез от берега и бросил в воду.

— Плыви, Колька, плыви! Будешь бояться воды, век просидишь на берегу, не научишься плавать.

Все всполошились, и мать испугалась, а Колька начал барахтаться, нахлебался воды, закашлялся и все же проплыл метра два. И когда Косачев поднял его обратно в лодку,