Книга Реквием по мечте - Хьюберт Селби

Его напарник зашел в кабинет, где дожидался врача Гар­ри. Услышав шаги и звук открывающейся двери, Гарри по­чувствовал облегчение, и он почти улыбнулся, а потом, когда дверь открылась полностью, он увидел, что за ней стоит легавый и смотрит на него. Когда легавый шагнул в кабинет, Гарри обмер. Ты откуда? Гарри заморгал, его голо­ва невольно задрожала. А? Эээ. Что???? Да что с тобой? Го­ворить не можешь, что ли? И, схватив Гарри за подборо­док, он с минуту смотрел ему в глаза, потом оттолкнул его. Я спрашиваю, ты откуда здесь взялся? Бронкс... а, Нью-Йорк. «Ню-Йак», говоришь? Он ткнул Гарри пальцем в грудь, толкнув его на стол. Хочешь, я тебе кое-что скажу? Мы не любим, когда в наших краях ошиваются всякие нью-йоркские наркоши. Особенно если они белые нигге-ры. Гарри попытался что-то сказать, но полицейский силь­но ударил его по лицу ладонью, сбивая на пол. Гарри упал на больную руку. Он схватился за нее, застонав от боли, от­чаянно пытаясь отдышаться и удержать слезы. Я не хочу слышать от тебя ни одного слова, дырка для ниггеров.

Легавый схватил Гарри за больную руку и потащил его, почти теряющего сознание от боли, к машине. Застегнув на нем наручники, его затолкали внутрь. Тайрон уже сидел там со скованными за спиной руками.

Когда их привезли в участок, Гарри спросил дежурного офицера, можно ли ему пойти к врачу. Тот расхохотался: может, тебе еще кофе в постель? Мне нужно срочно подле­чить руку, начальник. У тебя будет уйма времени, малыш. К тому же она вряд ли понадобится тебе в ближайшее вре­мя. Скорее всего, врач придет в понедельник. Если будет в настроении, может, и посмотрит твою руку.

Тайрон сидел в углу камеры, глядел на расхаживающего по камере Гарри и думал о том старом наркомане в каталаж­ке, который варил раствор из наплечных подкладок. У них с собой ничего не было. Наедине с Зависимостью. Милли­он лет до дома. Что он здесь делает? А все этот чертов Гарри со своими мудацкими идеями. Поехали, мол, за новыми связями. Поехали в Майами! Замутим нормального дерьма и отсидимся до весны. Даже если им дадут возможность позвонить, то кому звонить-то? Мудак этот Гарри! Из-за него торчу тут в каком-то сраном городишке. Бля! Он смо­трел, как Гарри пытается сесть, баюкая больную руку. На полу валялась пара алкашей. Параша в углу была засрана и заблевана и воняла ужасно. Бля! Пятница. До понедельни­ка о них никто не вспомнит. Да мы тут сдохнем за выход­ные. Тайрон повесил голову, обхватив ее руками. Что про­исходит, чувак? Что за херня?

Гарри раскачивался от боли вперед-назад. С момента их последнего укола прошло часа два. Если бы он знал, что это будет последний укол, то заварил бы сразу два чека да убился бы в слюни. Если бы только у него была хоть ватка. А-ааа! Его тело было на пределе сил от двадцатичасовой бессонницы, а также от комбинации стимуляторов и геро­ина и от дикой боли в руке. Теперь, когда он знал, что ему не достать больше героина, ломка началась еще быстрее, чем обычно. Он смотрел на серые стены, пока глаза не на­чали закрываться и тут же снова широко открылись, по­скольку кошмары начались еще до того, как он уснул. Голова горела. Язык прилип к нёбу. Он попытался встать и пройтись по камере, но в голове был туман, а колени под­гибались. Он прислонился к стене камеры, медленно сполз по ней на пол и сел, опустив голову между колен, раскачиваясь, глаза его горели, закрывались и снова от­крывались, закрывались и открывались, его гангренозная рука раскачивалась перед ним словно маятник.

Время от времени в камеру забрасывали очередного алкаша, но Гарри и Тайрон не обращали ни на кого вни­мания, отделенные от всех страданием. Гарри медленно, но верно все глубже проваливался в горячечное безумие. Тайрон пытался бороться с внутренним холодом с помо­щью злости. Пара алкоголиков боролась за место у пара­ши, один, чуть не засунув туда всю голову, блевал, другой блевал на него, в конце концов оба отрубились, растянув­шись в лужах перемешавшейся блевотины. Камера на­полнилась вонью. Гарри и Тайрон замерли, каждый пре­бывал в своем коконе боли и одиночества. У Тайрона на­чались приступы тошноты и понос, и он попытался хоть немного очистить парашу, чтобы ею можно было пользо­ваться, но, когда вытирал очко туалетной бумагой, вонь стала настолько невыносимой, что его вырвало, а как только он перестал, ему тут же пришлось повернуться к унитазу задом, едва не поскальзываясь в лужах рвоты, позволяя вонючей жидкости вылиться из его содрогаю­щегося тела, но даже стоя в этой позе, согнутый, задом к унитазу, он снова почувствовал сильный приступ тошно­ты, и ему пришлось зажать рот, чтобы не сблевать себе на ноги. Наконец он облегчился, поплелся на свое место и сел, прислонившись спиной к стене. По его телу пробега­ли ледяные волны холода, от которого трещали кости и вставали дыбом волосы. Потом его снова согнуло от судо­рог, и из каждой поры потек пот, обжигая его нос специфи­ческим запахом, который появляется у каждого наркомана, достаточно долго имеющего дело с героином, запах бо­лезни, напоминающий о смерти.

Гарри попытался уйти в себя, поджав ноги и обхватив себя руками, но у него работала только одна, здоровая ру­ка, и он дрожал, мокрый от лихорадочного, вызванного ломкой пота. Его трясло от жара и холода, быстро сменяв­ших друг друга, и от дикой, агонизирующей боли. Време­нами боль была настолько сильной, что он терял сознание, но потом тело и разум неохотно вытаскивали его обратно в адскую реальность, и он снова сворачивался в комок, пы­таясь как-то согреться, отчаянно пытаясь сделать хоть что-нибудь, чтобы рука не так сильно болела, и лихорадка ло­мок сжигала и морозила его, и только иногда онпровали­вался в спасительный бред.

В понедельник утром в камере слегка прибрали. Алка­шей вывели первыми, за ними Тайрона и Гарри. Рука Гар­ри приобрела зеленый оттенок и начала вонять. Охранник вывернул ему руку, чтобы застегнуть наручники, и Гарри, завопив от боли, упал на колени, едва не потеряв сознание. Охранник выкручивал ему руку до тех пор, пока наручни­ки не были застегнуты. Тайрон потянулся, чтобы помочь вопившему от боли другу, и тогда один из охранников вре­зал ему дубинкой по голове, а когда он упал, добавил бо­тинком по ребрам и животу: никогда не тяни ко мне руки, черножопый. Они застегнули на нем наручники, подняли его за воротник на ноги и прилепили на голову нашлепку, прежде чем повести вместе с Гарри к судье. Их швырнули на кресла. Гарри продолжал стонать и падать вперед, и сто­явший рядом охранник приказал ему заткнуться, втолкнув обратно в кресло. Какой-то мужик в костюме сел рядом с Тайроном и начал объяснять ему, что его назначили пред­ставлять их в суде и зачитать список обвинений, и тело Тайрона дергалось в спазмах боли и тошноты и судорог, и пот разъедал ему глаза, он пытался вытереть пот плечом, но каждый раз, когда он двигался, охранник бил его по го­лове, и в глазах Тайрона было мутно, и его голова падала ему на грудь, а мужик говорил, что если его признают ви­новным в бродяжничестве, то ему дадут всего лишь пару недель работ. Когда тебя выпустят, тебе дадут билет на авто­бус до Нью-Йорка. А где наши деньги? А у вас были денги? Тайрон несколько секунд смотрел на него, моргая, пытаясь разглядеть его: у нас была тысяча долларов, мужик. В отче­те ничего об этом не говорится. Тайрон смотрел на него еще пару секунд, потом пожал плечами. Что там с Гарри? Он же болен. Вас обоих осмотрит доктор перед отправкой в трудовой лагерь. Ох бля, как же хорошо было прошлым летом.Никаких проблем. Все катилось ровно, и каждый день был как праздник. Чиерт!