Книга Мотылек и Ветер - Ксения Татьмянина

— Ирис, здравствуй!

Мать Юргена я увидела сначала в отражении стекла, а потом, обернувшись:

— Здравствуйте, Александра Витальевна.

— Надо же, уже думала тебе звонить, а тут вдруг встретила. У тебя есть время?

— Да.

Юрген заканчивал работу в пять, и мы планировали встретиться в парке, чтобы погулять вечером. Времени свободного было много — и я вышла из дома, пройтись по городу за два часа до назначенного свидания, ради вызовов. Вдруг кто будет на грани, так я — вот, бегу!

— Я с первого числа в отпуске, занимаюсь домом и семейными делами. Так давно никуда не ездила, да, видимо, уже и не придется. Одна не хочу, а Саша мой вечно из отпуска срывается на экстренные случаи. Прогуляемся?

Я кивнула. Отца Юргена звали Александр — родители-тезки. Лично не видела, но он рассказывал мне о нем, как о человеке занятом, ответственном и все же внимательном. Глава семьи находил для жены и сына время, выслушивал и помнил детали. А когда из-за работы не мог быть на важных событиях, то оставлял заранее написанные длинные письма поддержки и поздравления. Юрген отзывался с любовью о матери и отце. А Александру Витальевну я узнала и по своему горю. Она на самом деле была очень доброй и заботливой.

— Как вы? Как у вас дела?

Я спросила первая, боясь такого же вопроса от нее.

— Хорошо. Лучше, чем было, по крайней мере у меня. Я как с должности ушла, так поняла, насколько не по характеру досталось кресло. Руководителю нужно быть жестче и владеть другими талантами, а я не руководитель. Я врач-акушер, и лучше делаю свое дело на этом месте. Только давай не обо мне. Я ведь хотела поговорить с тобой, и все ждала, что ты с Ури придешь на семейный ужин, а тебя все нет. Но один на один лучше, не буду бояться, что мужчины нас услышат.

— Ури? — Я улыбнулась той ласковости тона, с которым она произнесла имя сына. На странный манер к тому же. — А я думала, что он Юрген, потому что его дома так зовут.

Александра Витальевна вздохнула:

— Бэзил и Юрген, как сдружился он со своим закадычным товарищем, так они себе и придумали. Васька да Юрка, а им не нравилось слишком просто. Заявил нам с отцом недели через две, как операцию сделали, — новая жизнь, новое имя. Юрген мне и отцу резало слух, так и стали звать Ури — ни вашим, ни нашим.

Мы прошли вдоль улицы, неспешным шагом, а на перекрестке замешкались. Свернуть — где меньше шума, но пересечение дорог было с одинаково плотным движением, и людей достаточно.

— Давай зайдем в кофейню. И теплее, и уютней.

Не ожидая возражений, женщина мягко взяла меня под руку и мы вместе зашли в угловую кофейню «Черное зернышко». Пальто не сменила, даже не померила. А вот тут пришлось переламывать себя и заходить в помещение, полное голосов, суеты, огней и звуков. Конечно, не клуб с танцами, но все равно…

— Можно только столик где-нибудь в уголке, чтобы не так людно?

— Конечно.

Ушли к дальней стене залы, к крайнему месту в глубине. Пальто оставили на вешалке, сели друг на против друга за маленький круглый столик. Александра Витальевна заметила перемену и нервозность. Меня сжимало дискомфортом и чужеродностью присутствия, и я не в силах была так обмануть, чтобы сидеть раскованно и смотреть в кофейную карту, выбирая. Она истолковала по-своему. Протянув руку, погладила меня по плечу:

— Ирис, я тебя не съем. Я хотела поговорить, но не пугайся, я ничего плохого не подразумеваю. Мне поделиться нужно и спросить только об одном.

— О чем?

— У тебя все по-настоящему и серьезно? Я не говорю «у вас», потому что о его любви к тебе знаю. Я только…

— Что-нибудь выбрали?

Девушка вторглась, спросив и предлагая варианты скороговоркой. Я ткнула пальцем в строчку наугад и застыла с холодком в сердце. Меня вдруг больно ожгла мысль о детях. Его родители, и мать, и отец, могли мечтать о внуках, а я больше не способна ни зачать, ни выносить, ни родить. Я бракованная, бесплодная, пустая. И Александра Витальевна беспокоится — насколько у меня все «серьезно» к Юрке? Ведь если да, то мы вместе навсегда… Я навсегда. Без детей навсегда.

Девушка приняла заказ, ушла, а я не могла выдавить ни слова в ответ. Внутри все скрючило, собралось нервным и горьким комком в животе.

— Ирис, милая, выслушай меня, хорошо?

— Да.

И приготовилась к приговору. Мягкому, доброму и рациональному объяснению, а потом — приговору. Она не сразу начала говорить, а несколько секунд собиралась с мыслями и первой фразой:

— Ури мой сын. Я хорошо его знаю. Когда он был маленький, он всегда делился всем со мной и с отцом, не смущаясь ни своих радостей, ни своих страхов. Как взрослел, так все реже откровенничал о мыслях и чувствах, а как нашел друга, так и окончательно сделал Бэзила поверенным своих тайн. По сути так и должно быть. Дети растут, отделяются и отдаляются. Родители — люди важные и близкие, но нам хватило понимания и уважения к тому, что он будет выбирать себе свое окружение. Жить своей жизнью. Если не считать раннего детства, я впервые увидела у сына столько сильных чувств, когда в семнадцать у Василя остановилось сердце. Самое жуткое, он умер прямо на улице, на его глазах. Клапан захлопнулся и не открылся, мгновенная смерть.

Я взглянула в лицо Александры Витальевны, в погрустневшие глаза и на поджатые от переживания губы. Ей было жалко юношу, было жалко сына. Почти десять лет прошло с тех пор, но говорила она так, словно все случилось недавно и память свежа.

— Ури не знал, что помочь уже нельзя. Пытался его реанимировать, вернуть… после похорон он три дня не выходил из комнаты. Плакал, злился. Ушел в депрессию. Но время шло. Смирился, утихло, нужно было жить дальше. Первый год учебы он еще оставался с нами, а дальше перебрался в общежитие при медицинском. Часто приходил, стал прежним, жизнерадостным и горящим энергией. Никогда я не думала, что однажды снова увижу его в состоянии ужаса и отчаянья…

Принесли две чашки. От моей пахло кофе и ликером. Я пить не стала, а обняла маленькую чашку руками, чтобы согреть похолодевшие пальцы. Она хорошо говорила, проникновенно. Без лишних слов и запинок, и тон выдавал чувства, которые Александра Витальевна от меня не скрывала. Вынужденно прервавшись, она с таким состраданием посмотрела на меня, что я поняла — обо мне пойдет речь. Но я и без взгляда это знала.

— Что там у него с личной жизнью, с кем он встречался, пока учился или как начал работать, я не знала. Никогда не лезла с вопросами, решив, раз знакомиться не приводит, то никого серьезного нет. А в последние годы, тем более, не знала, что он тайно и безответно влюблен. Жил уже в своей студии, приезжал по выходным и праздникам, рассказывал про работу… вот и тогда, в начале года, — полный стол еды, вино, и я убитая случившимся, рассказываю о трагедии в больнице. Не уследила, не доглядела, не заметила вовремя тревожных звоночков о некомпетентном враче, и итог — гибель младенца, роженица при смерти… прости, Ирис, что я так… Всю жизнь буду винить себя…