Книга Король гоблинов - Кара Барбьери

Поверхность постепенно отдалялась, но русалки не давали мне вырваться, утягивая на дно. Они перешептывались и то и дело проводили по мне руками по лицу, животу, прикасались к талии и ногам, очерчивали пальцами губы. Журчащая речь водяных существ отдавалась в сознании уже связными словами.

Прекрасное дитя.

Брошенное дитя. Довольно.

Переполненное болью дитя. Довольно.

Потерявшее путь дитя. Довольно.

Довольно. Довольно. Довольно обвинений. Довольно страданий. Довольно блужданий.

Мы унесем прочь все печали. Заберем груз, лежащий на сердце.

Прекрасное дитя. Мы станем кормить тебя водорослями и плотью большой рыбы, которая носит на себе двуногих. Ты будешь счастлива. Боль и воспоминания уйдут. Стань одной из нас. Стань счастливой.

От мелодичных, журчащих голосов веки постепенно наливались тяжестью, а тело слабело. Русалки подхватили меня на руки, нашептывая сладкие обещания. Я последний раз взглянула наверх, но прорубь уже исчезла, и путь на поверхность преграждал бесконечный слой льда.

Оставалось лишь покорно погружаться на дно, позволяя водным девам вплетать мне в волосы водоросли, кормить плотью большой рыбы и укутывать ноги отрезом плотной ткани. Мысль, что я стану одной из русалок, больше не казалась отвратительной.

Боли не будет. Превращение пройдет безболезненно. Вся боль растворится в океане. Ее поглотит тот, кто больше не кусает себя за хвост. Закрой глаза, двуногая сестра, и останься с нами навсегда.

К вискам прикоснулись руки, покрытые чешуей.

Я послушно сомкнула веки.

19. Чудесное спасение

Кто-то шептал мне на ухо. Но это была не журчащая, шелковая речь русалок, а что-то теплое, исходившие из глубин моей собственной души.

«Очнись, – приказывал этот голос. – Очнись и плыви наверх. Утонуть – не твоя судьба».

Я резко открыла глаза, обнаружила, что тело обвязано водорослями и украшено придонным илом, и забилась, безуспешно пытаясь дотянуться до оружия. Вскоре новая волна внутреннего покоя накрыла меня.

«У тебя все получится. Ты – вне времени и пространства. Ты – лиминальное существо».

Стоило сосредоточиться на топоре в чехле у бедра, и каким-то образом водоросли растворились, словно их там и не было. Я схватила рукоятку оружия и перерубила у самого корня растение, которое удерживало меня на месте. Срезанный стебель упал на илистое дно.

Легкие горели от недостатка кислорода. Однако, учитывая, сколько времени прошло после моего погружения, было счастьем, что они до сих пор работают. Я сделала осторожный вдох и с удивлением поняла, что могу дышать водой.

«Это твое тело создает условия для выживания, – пояснил тот же спокойный теплый голос. – А теперь плыви наверх! Не такая судьба ждет великого оленя».

Стараясь не обращать внимания на боль в легких и жжение в носу и горле от соленой воды, я оттолкнулась и устремилась к поверхности. Русалки заметили мой побег и принялись переговариваться журчащими голосами, то и дело испуская вибрирующие крики. Однако в этот раз их слова оборачивались не велеречивыми обещаниями, а гневными возгласами.

Утопить ее!

Связать ее!

Не дайте ей сбежать!

Она принадлежит нам!

Она не сможет ускользнуть от судьбы!

Что ж, похоже, два божества разошлись во мнениях по поводу моей судьбы.

Я плыла к поверхности и постепенно начала различать свет, который подсказывал местонахождение полыньи. Надеюсь, через него удастся выбраться наружу. Загребая из последних сил, я приблизилась к отверстию во льду и заметила, что русалки держатся поодаль, оставаясь вне освещенных слоев воды.

Сорен по-прежнему находился слишком далеко для полноценной связи, хотя теперь я уже могла почувствовать исходящие от него волны беспокойства, горя и отчаяния. Другим отправить мысленное послание тоже не получалось. Оставалось молиться, чтобы они не успели уйти далеко от того места, куда я провалилась.

Когда я наконец вынырнула из воды, поверхность которой уже начала затягиваться льдом, хватая ртом морозный воздух, кто-то поспешил мне на помощь и вытащил наружу. Однако это оказался не Сорен. На меня смотрели темные глаза Диаваль, наполненные слезами. Затем я оказалась в ее крепких объятьях.

– Слава богам! Не знаю, как ты сумела выбраться, но благодарю за это всех богов.

Меня начало трясти. Одежда, ресницы и волосы постепенно покрывались инеем.

– Скорее, – встрял Роуз, маячивший неподалеку, – нужны теплые вещи. Признавайтесь, кто захватил запасные.

– У м-м-меня в мешке должна быть еще одна куртка, – стуча зубами, отозвалась я.

– Отлично, – кивнул Розамунд. – Но этого мало. Как насчет носков, штанов, туники? Давайте, ребята, я знаю, что все вы любите приодеться. Сорен, не верю, что у тебя ничего не найдется.

– Да, найдется, – неловко кашлянув, откликнулся король гоблинов. Он до сих пор не отводил взгляда от полыньи, на лице читались муки вины. – Сейчас.

Он скинул мешок с плеча и быстро достал тунику и теплую рубаху, а Диаваль протянула мне пару меховых штанов.

Промокшая одежда к этому моменту уже задубела и покрылась коркой льда, так что подруге пришлось помогать мне избавляться от заскорузлых вещей и тут же натягивать запасные, чтобы холод не успел охватить все тело и проморозить до костей.

Из четверых мужчин только Лидиан стоял ко мне спиной во время переодевания, за что я была ему благодарна. Хотя только отчасти, так как догадывалась, что сделал он это не по доброте душевной, а из-за ощущения неловкости при виде моего искалеченного тела. Хотелось использовать любой шанс, чтобы напомнить мучителю о его преступлениях. Он и должен был чувствовать себя ужасно рядом со мной.

В ту секунду, как ледяной воздух коснулся обнаженной кожи, я задохнулась и едва не потеряла сознание, но тут же оказалась облаченной в запасные вещи. Они были мне велики, и даже штаны невысокой Диаваль висели складками. Но сухая одежда позволяла согреться, и только это имело значение.

– Как ты себя чувствуешь, Яннеке? – с тревогой спросил Сеппо.

– Нормально, – отозвалась я. – Не слишком понимаю, почему, но я правда в порядке.

Меня удивляло поведение Сорена, который отводил взгляд, вжал голову в плечи и только тихо бранился себе под нос. Тогда я потянулась к связующей нас нити и обнаружила, что она превратилась из привычно золотой в темно-синюю, почти черную. Через нее волной хлестало такое отчаяние и самобичевание, что сдавливало грудь. С трудом проталкивая воздух в легкие, я постаралась разобраться с образами, мелькавшими в сознании Сорена слишком быстро, чтобы уловить все. Но чаще всего повторялась одна сцена: я проваливаюсь под лед и скрываюсь в ледяной воде. Стало понятно и направление мыслей. Оскорбления. И все адресованы себе.