Книга Джокер - Феликс Разумовский

— Ой, бабуля, а это кто? — невольно понизила голосОксана. — Чего это она?..

— Это, Окся, плохая тётя, — зорко и пристальноглядя на незнакомку, отозвалась бабуля. — Очень плохая. Ей что рожьпогубить, что у коров молоко отнять — всё едино, лишь бы властью потешиться…

«Плохая тётя» прозвучало у неё как «конкурирующая фирма».

— И у нашей Зорьки отберёт? — не на шуткузабеспокоилась Оксана. — Навсегда?

Ей до слёз стало жаль Зорьку, добрую, ласковую, величавую,со звёздочкой на лбу. А каким вкусным было парное Зорькино молоко!..

— Не отберёт, — заверила бабуля. Сплюнула,нахмурилась, начала пальцами плести что-то в воздухе. — Мы ей сейчасподложим свинью. Ты, деточка, здесь постой, нечего тебе пока на этосмотреть… — Тут бабуля улыбнулась так, как никогда при Оксане раньше неулыбалась, — страшно и жёстко. Оставив оторопевшую внучку, она пошла заель странной раскачивающейся походкой, словно уже приступая к какому-тонепонятному танцу. Скоро оттуда послышался треск сучьев, сопровождаемыйразмеренным топотом, слишком тяжеловесным для сухонькой бабки, и негромкое, ножуткое уханье. Словно где-то проснулся не ко времени разбуженный филин…

По счастью, продолжалось это недолго. Старуха вышла из-заели, и Оксана с облегчением увидела свою прежнюю бабулю. В руке она держаласухую ветку.

— Ну всё, девонька, сделано дело, пошли-ка, милая,домой. Иди, иди, не оглядывайся…

Как это — не оглядывайся? Оксана тут же обернулась черезплечо. И увидела, как из подлеска выскочил громадный дикий секач и, свирепоурча, кинулся к женщине. Удар подбросил её, только мелькнули босые ноги ивлажно-белый подол, а когда барахтающееся тело ударилось оземь, кабан, не мараяклыков, пустил в ход копыта. Длинная рубашка стала быстро покрываться пятнамигрязи и крови…

— Не надо, не надо! — закричала женщина и, непытаясь подняться, сжалась в комок на земле, спасая грудь и живот. —Прости!.. Отпусти!.. Не буду больше!.. Зарок дам…

— Ага, как же, каялась ворона навоз клевать. —Бабушка остановилась, сплюнула, покачала головой. — Эту песню мы ужеслышали. Не-ет, чёрного кобеля не отмоешь добела, а горбатую ведьму, видать,могила исправит…

И бросив под ноги ветку, она принялась топтать её, что-тобормоча себе под нос.

Кабан откликнулся страшным рёвом. С поля улетали последниеаисты.

— Не надо, ба! Не надо, пожалей её!.. — внезапноразревелась Оксана. Схватила бабушку за рукав… и тут же забыла про слёзы,изумленно распахнула глаза: — Ой…

Вместо женщины в расхристанной рубахе под Васиными копытамикорчился куратор Пётр Петрович — в танковом шлеме, крагах и законченных очках.Голова его бешено моталась, руки судорожно хватали чернозём, он напоминалкуклу-марионетку, которую сдуру дёргают за все нитки разом. Смотреть на негобыло жалко и противно, хотелось не то убежать, не то помочь мстителю-кабану.

— И его, и его тоже прости… — порывисто закричалаОксана, крепче схватила бабушку за рукав, вздрогнула и проснулась.

Мерно постукивали ходики, в комнате было светло, на ногахбезмятежно спал нагулявшийся Тихон, за окном разгоралось солнце нового летнегодня. Лес с рыжиками, туман, поле, аисты, секач-терминатор… Некоторое времяОксана смотрела в потолок, силясь понять, хотелось ей туда или не хотелось.

Часы показывали без двадцати семь — вроде рановато длязавтрака. Варенцова прислушалась и поняла, что хозяева были уже на ногах. Онаоделась и выглянула на балкон.

Небо было ясным, грядки и трава искрились росой.

«И кто только его выдумал, этот город? — неуважительноподумала Оксана о царственном Питере. — Как там вообще жить можно?.. Вотвозьму и насовсем сюда перееду. По соседству домик куплю…»

Вчерашняя мистическая бредятина с потусторонними кознями ичтением мыслей плавала в том же подпространстве, что и бабушка, топчущая ногамисухую ветвь. Проснёшься — и скоро забудешь, особенно если никому нерассказывать…

Пока она силилась очистить свою личную реальность от ирреального,внизу во дворе появился Васечка. Сверху он напоминал атомную бомбу, какой еёизображали на плакатах «Империализму — нет!». И обводами, и несомненнойразрушительной мощью. Хрюкнув что-то приветственное Забелину, катившему черездвор тачку, кабан неспешно приблизился к свинарнику, рылом открыл дверь и сдостоинством вошёл.

Вот и рассуждай тут, что действительно приснилось, а чтонет.

Оксана вздрогнула на утреннем ветерке, вернулась в комнату,подхватила на руки сонного Тишку, зарылась носом в родную рыжую шёрстку.

В это время в дверь постучали, и на пороге появиласьМарьяна.

— Доброе утро, Оксана Викторовна, а я будить вас,завтрак через полчаса. Не опаздывайте, а то яишенка опадёт.

— Спасибо, Марьяна, спасибо, — кивнула, улыбаясь,Варенцова. — Не опоздаю.

Яишенка была какую ещё надо суметь сготовить: омлет в трипальца толщиной. С луком, ветчиной, зеленью и жареными молодыми помидорами. Аещё… ещё на столе стояла плошка с рыжиками. С отборными, горловыми, вкуснейшимирыжиками из далёкого Оксаниного детства. Приготовленными, как порох, припосредстве селитры.[107] Случайно?.. Или пора было напрочьотвыкать от веры в случайности?..

— Да не торопитесь вы, Оксана Викторовна, —заметив, как она поглядывала на стенные часы, усмехнулась Марьяна. — Лучшеещё пирожок скушайте. Пётр Петрович сегодня не позвонит, не до вас ему.

Зелёные глаза женщины сверкнули презрительным торжеством.

— Ага, не до вас, — веско подтвердилЗабелин. — Было принято решение подложить ему свинью. — Кашлянул,хмыкнул, помолчал, выдержал Оксанин взгляд. — И теперь всем легче. И впервую очередь ему самому. После того как тебе дадут сыворотку страха, делаетсялегче принять решение и уйти…

— Сыворотку страха? — вяло переспросила Варенцова.«А что, если есть сыворотка правды, почему не быть и такой? Наука умеет многогитик.»[108]

Стыдно сказать, но Петра Петровича ей было совершенно нежалко. Жалко было другого — что не довелось самой заехать ему в морду. А потоми Максиму Максимовичу. Да так, чтобы морда — сразу вдрызг.

— Фармакология тут ни при чём, — налила себезаварки Марьяна. — Дело в душе, в человеческой сути. В наших душах всегдаприсутствует страх, он полезен и даже жизненно необходим. Вопрос только в том,насколько человек может его контролировать. Все чего-то боятся, только ведутсебя очень по-разному, один как герой, другой — как мокрица.