Книга Аэрофобия 7А - Себастьян Фитцек

– Почему?

– Потому что камеру держала женщина.

Он показал ей фото на своем телефоне, которое сделал с экрана телевизора.

– Видите женскую ногу? С камуфляжным лаком? Такой же в тот день был и у вас. И у двух других девочек из вашей банды. Тина умерла. Значит, это Амели сняла и опубликовала видео, я прав?

Двери лифта открылись.

– Нет, – энергично ответила Кайя, но взгляд выражал не уверенность, а скорее желание, чтобы все это было неправдой.

– Тогда расскажите мне, как все было.

Кайя вошла в кабину, но Матс вытянул руку, чтобы двери не могли закрыться.

– Зачем?

– Потому что я уверен, что этот человек – кто бы он ни был – и сегодня превращает вашу жизнь в ад.

Хочет превратить ее в ад! Для тебя, для меня и для всех на борту!

– Почему вы поцеловали насильника? И кто вас снимал? Что все это значит?

Матс задал этот вопрос в надежде, что ответы помогут ему понять, кто шантажист и какой у него мотив.

– Как я уже сказала. Вы абсолютно ничего не понимаете.

Кайя приложила карту с чипом к сенсору.

– Уже тогда ничего не поняли.

Сотовый Матса снова зазвонил, и он допустил ошибку – посмотрел на дисплей. При этом убрал руку от дверей, которые тут же закрылись.

– Вы и раньше меня никогда не понимали, – услышал он последние слова Кайи.

Застывшим взглядом она смотрела сквозь него, словно он был из стекла, а голос в телефоне уже спрашивал:

– Вы нашли оружие?

Матс нащупал в кармане коробочку с зубной нитью.

– Да.

– Дайте его ей.

Он посмотрел вниз. Увидел лишь серую пыльную крышку лифта и стальные тросы, на которых висела кабина. Кайя давно исчезла из поля зрения.

– Это уже не получится, – запротестовал Матс. – Она больше со мной не разговаривает. Сказалась больной и проведет остаток полета в зоне, куда пассажиры не допускаются.

– Хорошо, хорошо. Значит, ее психика снова лабильна.

– Да. Но поймите. Мне к ней уже не подойти!

От ярости и отчаяния ему хотелось биться головой о стену.

– Это ваша проблема. Решите ее. Все это не сравнится с тем, что еще предстоит вынести вашей дочери.

На заднем фоне Матс услышал ужасающий звук. Надрывный крик, протяжный и такой мучительный, что было сложно понять, кого пытают – мужчину или женщину.

– Ааааахаа! – кричала жертва, и крик еще долго стоял в ушах Матса; как церковный колокол, он сопровождал его весь обратный путь, вверх по лестнице в сьют, где он, плача, закрыл за собой дверь.

Глава 49

Фели

Судя по данным в Интернете, народный мясокомбинат входил в «топ-10 заброшенных локаций для фотосъемок», сразу после санатория Белиц-Хайльштеттен и сгнивших американских установок для прослушивания на горе Тойфельсберг.

Заброшенную еще во времена ГДР территорию скотного двора и скотобойни в народе прозвали «затяжным бедствием», но и сегодня она еще частично оправдывала это прозвище.

Кое-что – в том числе скотобойни – были снесены, другие объекты, как аукционный зал для продажи скота, отремонтированы, построены жилые дома, железнодорожная станция, пешеходный туннель и торговые центры. Но удаленные участки территории не использовались, и режиссеры любили снимать здесь сцены апокалипсиса или городские трущобы.

На этих территориях Фели и сосредоточила свои поиски.

Когда машина Ливио подъехала по размытой дождем дороге к северному въезду в эти руины, Фели невольно подумала о смерти. Она не понимала, почему люди проводили здесь свое свободное время – добровольно, среди грязи и мусора, охотясь за странными фотомотивами или сувенирами из давно ушедшего времени. Лишь в прошлом году один турист, делая селфи, упал с дымовой трубы и с тех пор остался парализованным. Похоже, Бог не высокого мнения о мягких методах воспитания.

– Что мы теперь ищем?

– Такси, – сказала Фели.

Они проехали мимо таблички с надписью «Хлев», и Фели стало еще больше не по себе.

Меньше чем через два часа она должна выйти из ЗАГСа, вся в белом и с кольцом на пальце.

Сложно представить более контрастную программу.

Они как раз проезжали мимо красных кирпичных фабричных помещений. Время как будто впилось всей своей челюстью в заброшенные здания; вырвало штукатурку вместе с кирпичами, содрала кровлю и разбило окна.

Словно мясники, которые десятилетия назад забивали и разделывали здесь скот, набросились на мертвую материю за неимением другой.

– Если похититель не дурак, он поставил машину в укромном месте.

– Тогда мы его никогда не найдем, – прокомментировала Фели замечание Ливио.

Они остановились на развилке и обменялись неуверенными взглядами.

– Похоже, дорога направо ведет к скотобойням, – сказал Ливио. Указатель сгнил и был почти нечитабелен.

– А что стоит ниже? Молоковод?

– Полагаю, молокозавод. В той стороне находится молочная ферма.

При слове «молоко» Фели вздрогнула.

– Что там говорила мать Уландта?

– Что он веган. Он должен ненавидеть здесь каждый сантиметр.

– Но особенно молочные фабрики, да? Она ведь сказала, что ей больше нельзя есть даже йогурт, потому что у сына этот пунктик с молоком.

Он даже думает, что ее остеопороз из-за молока.

– Тогда ясно, куда мы направимся первым делом, – сказал Ливио и включил передачу.

Спустя минуту и два поворота он снова нажал на тормоз.

– Почему мы остановились? Здесь нет никакой машины.

– Но была.

Ливио указал через лобовое стекло на двор перед сараем с острой крышей. Следы в грязи говорили об одном или нескольких автомобилях, которые подъезжали, отъезжали и разворачивались здесь. Большинство следов должны быть свежими, потому что дождь начался не так давно.

Ливио заглушил мотор, и они вышли из машины. Вместе направились к двери в металлических воротах сарая и с удивлением заметили, что она не заперта.

– Что здесь? – спросила Фели, когда они сделали несколько шагов вглубь помещения и осмотрелись.

– Похоже на бывший коровник. Здесь держали и доили коров. Электрические аппараты давно сняли. Остались одни стойла.

Фели посмотрела на часы, потом на свои белые кроссовки, уже покрытые грязью.

Сейчас уже все равно.

– Хорошо. У нас мало времени. Мы разделимся. Ты осмотришь сарай в том конце, я в этом.