Книга Синий город на Садовой - Владислав Крапивин

Сентябрь подкрался незаметно, предательски даже. Как ухитрилось с такой стремительностью промчаться время? "Вот уж точно теория относительности Эйнштейна", — вздыхал Борис.

Исполнилась мечта Степки — стал он полноправным школьником. Причем сразу второклассником. И (прав оказался Федя) радости этой хватило ему на несколько дней. Оказалось, что в школьной жизни сладкого еще меньше, чем в детском саду. Надо постоянно выполнять всякие задания, и почему-то каждый день грозят "вызвать маму". Ученическая форма оказалась жаркой, неудобной и "кусачей". Хорошо хоть, что с этого года была она в школе номер четыре необязательной. И вскоре второклассник Степа Городецкий, как и многие другие малыши, бегал на уроки в летних штанишках и рубашке. Но это пока было тепло. Сентябрь не долго радовал хорошей погодой…

От продленки Степка отказался намертво. Из школы домой ходил самостоятельно и владел собственным ключом от квартиры. Впрочем, иногда ждал Федю, если у того было не больше пяти уроков. Но у Феди случалось их и по шесть, и по семь. И тогда он, конечно, нервничал: как там Степка, один-то?

Ксения приходила домой очень поздно. Сообщила, что занимается на курсах повышения своей швейной квалификации. О Щагове ничего не было слышно. Степка однажды по секрету прошептал Феде: "Мама сказала, что больше не желает его видеть…" Поумнела, значит…

Школа есть школа. От Хлорвиниловны только и слышно было: "Вы теперь восьмиклассники и должны отдавать себе отчет, что это накладывает на вас новые, взрослые обязанности…" Никто, конечно, такого отчета не отдавал. Втягивались в школьные будни трудно, со скрипом. Жили памятью недавнего лета.

Но память памятью, а встречаться "Табурету" каждый день стало теперь трудно. Феде-то с Борисом хорошо — в одной школе. А вот Оля и Нилка… Но все-таки встречались — без этого как жить? Повезло хотя б в том, что все четверо учились в первую смену. Сбегались чаще всего у Оли. В гараже было уже холодно, сидели в комнате. Оля была и здесь полной хозяйкой. Тем более, что мама ее с головой ушла в новую постановку…

"Запустили в производство" новое кино: мультик про мальчика Егорку, который подружился с бродячим котом, оказавшимся впоследствии инопланетным существом. Коллективно рисовали декорации, по ним потом бегали вырезанные из бумаги герои. Вырезал их Борис, он был мастер на такие дела.

Но двигался фильм так себе. Особого интереса к нему не чувствовалось. Да и пленка почти вся уже была израсходована. Однако не сидеть же без дела, когда собрались вместе! И вскоре дело такое появилось. Настоящая радость. Город Синеград!

Кто его первый назвал так, потом уже и не помнили. А возник он однажды вечером, когда сидели у Оли и разговорились: какие кому снятся сны. Про это и раньше говорили, но как-то мельком и со смущением, а теперь будто распахнуло каждому душу. И оказалось — многое снится одинаково. То есть города и события сами по себе не похожи, но похожими оказались ощущения в таких снах — будто это и не сон вовсе, а особый, "параллельный" мир, куда ты приходишь как в любимую страну — настоящую, только окрашенную сокровенной тайной. Приходишь со сладким замиранием, ожиданием приключений и каких-то очень хороших встреч.

Выяснилось вскоре, что в этих Городах, которые каждый видит по-своему, есть и похожие места — улицы, площади, пристани. Стеклянные галереи над мостовыми…

Тогда Федя сказал, будто сделал еще один шаг в сказку:

— А давайте нарисуем карту…

Вот вам и "взрослые люди"! Ну, Нилка — тот еще туда-сюда, а остальные-то! Сидеть бы над алгеброй, писать сочинения про "Образ Пугачева в повести А.С. Пушкина "Капитанская дочка", готовить лабораторные работы или хотя бы, как нормальным восьмиклассникам, толкаться на дискотеках и переписывать друг у друга кассеты с Майклом Джексоном! Так нет же! Взялись чертить план Синеграда — по всем правилам науки, отыскавши среди книг Олиного деда старинную "Картографiю" какого-то М.М. Белковского со множеством иллюстраций.

На большом ватманском листе начертили центр Синеграда. С площадью Случайных Пришельцев, с проспектом Спелых Апельсинов, с улицами Старых Моряков, Стеклянного Глобуса, Веселых Прогульщиков, Хромого Рыцаря, Корабельщиков и многими другими. С широкой рекой Рио-Флус и ее притоками Каменкой и Бумерангом. Над Каменкой дугой поднимался сложенный из гранита мост. Посреди моста построена была белая, с высокой шатровой башней церковь Павлика и Алеши — мальчиков из деревни Герасимовки и Зимнего дворца. Вообще-то это была церковь в память о всех погибших детях. Где-то же должны вспоминать о том, как гибли мальчишки и девчонки по вине озверевших взрослых — тех, кому хотелось воевать и добиваться власти…

В церковь на мосту взрослым разрешалось заходить только в сопровождении детей. И каждый мог зажечь лишь одну свечку — у бронзовой скульптуры Упавшего Барабанщика. Мальчик лежал на плоском камне, одной рукой старался дотянуться до откатившегося барабана, в другой сжимал последним усилием тонкие палочки… Как в песне "Последняя свеча", которую недавно спел ребятам Слава. Он даже согласился записать ее на кассету, но, конечно, не для телепередачи, а на память друзьям-"табуретовцам".

Теперь эту песню слушали иногда, и каждый раз шел по спине холодок. Слава пел глухо, и гитара рокотала, словно где-то в темной глубине.

Холодным пеплом замело их след, Но мальчики стоят и ждут ответа - Все те, кто среди войн и среди бед Не дожил до пятнадцатого лета. Их бесконечный строй угрюм и тих, Шеренги — словно траурные ленты… Так что же вы не взглянете на них, Премьеры, полководцы, президенты?!

Все тише барабанщики стучат, Но гаснущий их марш зовет к возмездью! И вот горит последняя свеча, Горит среди галактик и созвездий. Затихший город съела темнота, Угасли оробелые огни там. Но эта свечка светит неспроста - Она горит на бочке с динамитом!

Пускай весь мир вокруг уныл и хмур - Свеча горит во тьме неугасимо, Зажгли ее, как жгут бикфордов шнур, Сгоревшие мальчишки Хиросимы, Ее спокойный свет неумолим, Не гаснет пламя, как бы мрак ни вился. Свечу друзья погибшие зажгли От тлеющего пепла Саласпилса…

Теперь от страха гаснут фонари От Балтики до Крыма и Кавказа… Скажите, кто услышит детский крик, Когда звереют дизели спецназа? Скажите, кто поймет, как в эти дни Зажатый детской болью мир непрочен? И что во тьме спрессован динамит, И что фитиль у свечки все короче…

Над церковью всегда был ясный вечер и оранжевые отблески горели на золотом кресте, который отражался в Каменке…

Но не так уж много печальных мест было в Синеграде. Гораздо больше — веселых. Площадь Летних Карнавалов, площадь Зимней Сказки, Цирковой бульвар, бульвар Кукольных Мастеров… А больше всего богат был город местами, где ждали всякие загадки и открытия, необыкновенные события и приключения. В путанице улиц, переходов, лестниц, воздушных галерей, крепостных стен и заросших оврагов можно было заблудиться и оказаться неведомо где — то в заброшенной мастерской средневекового оружейника, то в букинистической лавке, полной приключенческих книг, то в крошечном театре, где сами по себе, без людей, давали концерт деревянные марионетки. То провалиться в подземелье и заплутать в глухих подвалах и коридорах, где, по некоторым признакам, обитали привидения…