Книга Пангапу, или Статуэтка богини Кали - Константин Стогний

Выйдя от брата, Явар почувствовал облегчение – дети сыты, брат воспрянул духом. Можно было идти спать после тяжелого пути. Огоньки в окошках родного поселка были дороже тысячи ярких фонарей любой столицы мира. Океан был спокоен и облизывал прибрежный песок тихим прибоем, будто смеясь, радовался возвращению блудного сына домой. Явар вдохнул полной грудью соленый бриз побережья. «Правильного выбора в реальности не существует. Есть только сделанный выбор и его последствия», – подумалось юноше. Молодость – это когда люди не хотят слушать советы старших. Взрослость – это когда людям не хочется верить в окружающую реальность. Он даже не мог предположить, во что позднее выльется его беспечность…

Виктор никогда не был полиглотом, но прошло несколько дней в племени, и он уже сносно общался на пиджине папуасов. Он ведь хорошо знал английский, а ток-писин – исковерканный туземцами язык Туманного Альбиона. Доверие в диком племени добывается тяжкими испытаниями. Это испытание одиночеством, испытание бездействием, испытание скукой, испытание словом.

В один из вечеров Виктор и его новый друг, вождь племени Хоро, сидели на возвышенности над поселением, смотрели на заходящее солнце и душевно, насколько это позволял язык, беседовали.

– …Не укради, почитай отца с матерью, не возжелай жены ближнего своего, – вспоминал Виктор то, что когда-то читал в Библии.

Старик слушал так внимательно, словно в мире больше ничего не существовало.

– Ты говоришь совсем как хули, – Хоро просто светился от счастья.

– Это не я. Это бог так говорит, – с какой-то внутренней теплотой ответил Виктор.

– У тебя добрый бог, коли ты его так любишь. А наши духи не злые и не добрые, им все равно, есть ты или нет, – старик говорил так, как будто был обижен.

– Любить бога только за то, что иначе он накажет, – это как любить человека за то, что он может вас избить. А что говорят вам ваши духи?

– Если что-то или кто-то нравится – скажи ему об этом.

– А если не нравится?

– Тоже скажи. А если скучаешь по кому-то – позови. Что-то непонятно – спроси. Хочешь кого-то в гости – пригласи. Если виноват – сразу скажи об этом и не ищи себе оправдания. В джунглях рассчитывай только на себя. А у вас как?

– А у нас хочешь что-то – попроси. Не общайся с дурными людьми. Верь только делам.

– А твой бог мужчина?

– Да, мужчина, если бы бог был женщиной, то заповедей было бы значительно больше: не сори, не храпи, не дыми, не кричи на меня…

Хоро рассмеялся и прильнул щекой к плечу Виктора, как ребенок. Высшая степень доверия старого людоеда. Лаврову даже стало неловко от такого отношения. Ему тоже было о чем подумать. Наряду с тем что папуасы не церемонились с врагами (жестокость, с которой они расправлялись со своими жертвами, поражала воображение даже видавшего виды криминалиста), в быту они были добрыми, жизнерадостными, наивными людьми. И если не знать, на каком они мясе выросли, можно было бы подумать, что нет народа прекраснее и доброжелательнее. У нас же иные и не убивают-то только потому, что за это посадят.

Хули в своем большинстве никогда не обманывали друг друга, не воровали и не убивали без нужды… Словом, все как в Библии – только в своей общине. Мало того, каннибалы считают жестокими и кровожадными именно белых людей. И не без основания. Из поколения в поколение передавались предания, как бесчинствовали первые появившиеся на острове белые. Да и как можно убивать врагов и не использовать их мяса в пищу? Этого туземцы понять не могли и считали это кощунством со стороны белых людей.

Старик Хоро долго молчал, наконец посмотрел Виктору в глаза, и в них отразился свет костра, горящего неподалеку.

– Хоро знает, что будет делать!

– И что же будет делать Хоро? – по-туземному ответил старику журналист.

– Он отдаст брату Маклая свое имя!.. А Брат Маклая отдаст ему свое.

– Зачем, Хоро? Тебе не нравится твое имя? – удивился Виктор. – Оно очень красивое. Имя настоящего хули!

– Да, да, знаю, – старик зажмурил глаза, как бы не допуская последующих возражений Виктора.

– Хоро все уважают и боятся. Хоро знают все духи джунглей и защищают его. Теперь Хоро будешь ты. Тебя никто не съест и не обидит!

– Спасибо, Хоро, – Виктор был настолько смущен этим предложением, что запнулся, – спасибо, но…

– Хоро так решил! А если Хоро решил, его слушаются даже деревья в джунглях! – твердо сказал старик…

Пиакор сидела у хижины со своей новой подругой Лорой и помогала ей толочь сердцевину пальмы саго. Рядом с молодой матерью в лежанке из лозы и пальмовых листьев посапывал маленький Дик. Радость – это когда душа перестает просить то, чего у нее нет, и начинает радоваться тому, что есть. Женщины смеялись, живо обсуждая какие-то свои секреты, как вдруг услышали хор мужских голосов, которые чеканили имя вождя: «Хо-ро! Хо-ро! Хо-ро!»

– Это что? – спросила подругу Пиакор. Та в ответ только пожала плечами. – Побежали посмотрим?

Подруги вскочили со своих мест и побежали на мужские крики, при этом Лора не забыла захватить с собой маленького сына.

Посреди поляны, где проходили праздники, торжественно сидели Виктор в своей «папахе» из перьев и Хоро – оба с серьезными лицами, как на официальной церемонии. Напротив них стояли почти все мужчины племени и провозглашали: «Хо-ро! Хо-ро!» Старик молчал. Наконец Виктор ответил: «Я-а-а-а!» Радостные крики папуасов, затем скандирование: «Вик-та! Вик-та! Вик-та!» Вождь племени ответил: «Я-а-а-а!» И опять ликование племени.

– Вик! Это что? – Пиакор не могла понять, что тут творится.

– Я теперь не Виктор, я теперь – Хоро, – хохотнув, ответил украинец.

Пиакор закрыла рот рукой. Смеяться над обычаями племени – кощунство, и за это можно было поплатиться. А Виктор не унимался.

– Теперь, когда буду вести криминальные новости дома, буду представляться: «Добрый вечер, мои аппетитные зрители! С вами в студии Хоро Лавров…» Мы поменялись именами, Пиа. Так хотят духи. Почему-то мне никто в детстве не сказал, что главное – не где ты, а все-таки кто ты. И оттого, кто ты, и будет зависеть, где ты! – Виктор произнес это с таким пафосом, как будто играл в спектакле про Октябрьскую революцию.

– Вик, прекрати… – Пиакор, едва сдерживая смех, отвернулась и засеменила в сторону хижины Матаджи.

Лавров повернулся к старому вождю, прикусив язык, поскольку смеяться было нельзя, он предпочел сыграть растроганность, пожав туземцу руку.

– Виктор! – с восхищением произнес украинец, глядя на Хоро.

– Хоро! – с не меньшим восхищением промолвил вождь и посмотрел в глаза Виктору. – Я хочу пригласить белого хули к себе в дом.

Хижина вождя, казалось, ничем не отличалась от остальных жилищ папуасов – разве только размером. «Ишь ты, – подумал Виктор, глядя на хижину в полтора раза большую обычной, – и тут руководство живет круче народа». Старик Хоро махнул рукой, приглашая Лаврова за собой. Тот, почти не нагибаясь, вошел в «хоромы» вождя. За ним успела прошмыгнуть и любопытная Пиакор.