Книга Старовер - Ольга Крючкова

– Что значит: в случае непредвиденных обстоятельств?..

Капель замялся.

– На фронте неспокойно… Красные спешно формируют новые части, вооружают их немецким оружием и «бросают» против Директории. У нас же пополнения практически нет. Штаб Верховного правителя погряз в дрязгах и интригах. Их мало волнует, что происходит в боевых частях. Главное произвести благоприятное впечатление, когда генералы Нокс и Жанен в очередной раз посетят Омск. Увы, адмирал, хоть и порядочный человек, преданно любящий Россию, – бессилен. Моё же вмешательство окружение Колчака рассматривает, как посягательство на Верховную власть. Этих интриганов преследует бредовая мысль, что я намерен провозгласить себя диктатором.

Ольга тихо заплакала и прильнула к плечу мужа.

– Неужели это конец?.. Конец великой России?..

Каппель отстранил от себя жену.

– Ольга, прошу тебя никогда не говорить при мне таких слов.

Женщина утёрла слёзы тыльной стороной руки.

– Прости меня, Володя, прости… Просто я устала… Я боюсь за тебя, за детей… За Россию. Там, в Перми, когда нас держали в заложниках, я часто спрашивала себя: а что же будет дальше?

Каппель положил руки на хрупкие плечи жены.

– Дальше мы будем бороться с большевиками, пока не победим их или не погибнем сами. – Спокойно ответил он.

На прощанье генерал обнял и расцеловал детей. Маленький Кирюша подарил отцу рисунок…

Каппель снабдил штабс-капитана Вишневского рекомендательным письмом для адмирала Колчака. В нём генерал сообщал Верховному правителю о том, что его жена и дети были заложниками в Перми у Мрачковского. И только благодаря самоотверженности двух офицеров и ординарца остались в живых. После освобождения генерал не видел более надёжного места для дальнейшего пребывания семьи, кроме как Омска. Штабс-капитану Вишневскому вменялось обеспечить семью жильём и охраной. Для осуществления оного генерал Каппель просил содействия Верховного правителя.

По прибытии из Перми в Омск в эшелоне с ранеными, Вишневский нанял экипаж, погрузил в него Ольгу Сергеевну, детей, Наташу и своего верного ординарца-денщика Николая Хлюстовского. И отправил в имение. Сам же собрался к адмиралу.

Вишневский прекрасно ориентировался в родном городе и быстро особняк, в котором расположился штаб Верховного правителя. При входе он предъявил часовому пакет, скреплённый сургучовой печатью генерала Каппеля, и беспрепятственно прошёл внутрь здания. И тут же окунулся в суматоху столичной жизни[50]: по коридорам сновали чиновники всех мастей, деловито прохаживались офицеры высшего состава, молодые секретарши что-то печатали на машинках подле кабинетов министров.

Вишневский поднялся на третий этаж и, наконец, оказался перед резными дверями, ведшими в апартаменты Верховного правителя. Перед ними стояла охрана, за столом сидел один из адъютантов.

Вишневский изложил суть дела, по которому он прибыл в Омск. Адъютант не скрывал своего удивления и возмущения по поводу пленения Ольги Сергеевны Каппель и обещал записать штабс-капитана на приём к Верховному правителю через пару дней, ибо сейчас он, мол, занят – важное совещание с союзниками.

Штабс-капитан поблагодарил адъютанта и попросил передать пакет адмиралу.

– Непременно исполню вашу просьбу в точности, – заверил молодой адъютант, ещё не испорченный «подковёрными играми», искренне уважающий генерала Каппеля. – Вас же прошу явиться на приём в четверг, ровно в пятнадцать часов.

Адъютант записал время в журнале регистрации и поставил специальную отметку напротив.

– Распишитесь, штабс-капитан…

Вишневский обмакнул перо в чернильницу и вывел каллиграфическую букву «В», а затем – витиеватый росчерк. После чего он спешно покинул ставку, нанял экипаж и отправился в поместье. По дороге Алексей понял, что голоден, как волк.

Экипаж ехал до боли знакомой дорогой. Невольно в душу Алексея закрались воспоминания. Детство он помнил смутно, зато отрочество – отчётливо, потому как оно было тесно связано с Ириной Аристовой. Прошедшие годы, казалось, излечили Алексея от любви к ней, но, увы… Чем ближе штабс-капитан приближался к дому, тем отчётливее становился образ любимой женщины, избравшей другого спутника жизни. Алексей неожиданно поймал себя на мысли: рана, нанесённая Ириной много лет назад, кровоточит до сих пор. Однако письмо о смерти отца тронуло его недостаточным образом. Почему?

Алексей невольно вспомнил день, когда в поместье родителей появился Анатоль Бердичевский со своей матушкой Аглаей Дмитриевной, обвешанной бриллиантами. Затем Новогодний бал, когда Анатоль фактически украл у него Ирину. Сердце пронзила нестерпимая боль…

– Всё в прошлом… – прошептал Алексей. – Ирина далеко, наверное, в Тобольске… в родовой резиденции Бердичевских. Утопает в объятиях своего мужа…

Неожиданно мозг Алексея пронзила совершенно другая мысль: «Господи, фронт постепенно приближается к Тобольску… Что с ней станется, если город захватят красные? Успеет ли Анатоль увезти Ирину из города?..»

Наконец деревья расступились, за поворотом появилась усадьба. Алексей усилием воли отбросил все дурные мысли, ведь дома его ждала матушка. Отец умер два года назад, заболел пневмонией и сгорел за неделю. Сёстры-близняшки Зоя и Маргарита, ещё до Первой мировой войны отправившиеся в Италию, там и остались, удачно устроив свои судьбы. Алексей порой думал: «Слава богу, что отец не увидит того, что теперь творится в России. Он бы этого точно не пережил и с оружием в руках на склоне лет воевал против большевиков… А за сестёр я спокоен – Италия от России не близко. И краснозадые, как говорит штабс-ротмистр Бекетов, до неё не доберутся».

Экипаж въехал во внутренний двор усадьбы. Алексей вышел из экипажа, поставил саквояж с вещами на землю, щедро расплатился с кучером. И тот, хлестнув лошадь кнутом, отправился обратно в город. Не успел Алексей поднять саквояж, как из-за флигеля показался совершенно седой старик с длинной окладистой по грудь бородой.

– Барин! Слава тебе, Господи! Барин молодой вернулися! – возопил он, что есть силы и бросился к Алексею.

– Дормидонт… – Алесей узнал голос кучера, но сам он сильно постарел и изменился.

– Я! Я, барин! Скриплю ещо! Не хочет Господь прибирать меня к себе… Давайте, саквояж-то свой… – он поклонился молодому барину и попытался поднять с земли саквояж. Алексей опередил его.

– Благодарю тебя, Дормидонт, за хлопоты. Я сам… саквояж не тяжёлый…

– Ох, как ваша матушка-то, Анастасия Васильевна, обрадуется… Да госпожа молодая спрашивала про вас… Переживаеть… – Трещал Дормидонт на радостях. – А я теперича и за кучера при барыне, и за истопника, и за плотника… Вона как повернуло-то, барин… – вдруг Дормидонт резко остановился, от его весёлости не осталось и следа. Он спросил молодого барина совершенно серьёзным тоном умудрённого жизненным опытом человека: – Скажите мне, ваш благородь. Только правду: побьём мы краснопузых?