Книга Старая ветошь - Валерий Петков

К ней, к месту, где его пожалеют.

Его сильно влекло к этой маленькой женщине, как и любого мужчину – туда, где он себя показал мужчиной, он не мог с собой совладать, да и не особенно сопротивлялся, а в который уже раз плыл себе и плыл по течению.

Два дня назад он пришёл к Наде с цветами, шампанским, тихий и виноватый. Мялся, почти ничего не сказал, отделался какими-то общими, дежурными фразами. Это напоминало простой визит вежливости.

Он прятал глаза, казнил себя последними словами, и ничего не мог поделать, где-то внутри уговаривая – потерпи, сейчас это закончится. Впопыхах забыл отдать ей ключи и сейчас почему-то этому обрадовался: он мог тихо зайти, и повод был подходящий, чтобы вернуться накоротке.

Он остановил такси, долго уговаривал водителя, торговался. Вода стекала по стриженой голове, он сгонял её ладонью, мокрые короткие волосы стали мягкими от влаги. Вода свободно лилась с кончика носа, белая в свете фонаря у общаги. Он отплёвывал её, словно грёб навстречу зыбкой волне. Расслабил тело, отдав его холодному сильному дождю, коченея и понимая вдруг, что зубы стучат от холода.

Сунул водителю мокрые какие-то рубли. Несуразный букет мешал, отвлекал, а хотелось скорее в салон, в уютное нутро автомобиля, в тепло, его колотила крупная дрожь, и он медленно согревался, трезвел и ехал в другую общагу, к Наде.

Как вор, он крался по лестнице, в коридорчик, сдерживая дыхание, заглянул на кухню.

Стол соседей, идеально пустой и чистый, блестел новенькой клеёнкой с экзотическими плодами.

На столе Нади что-то было, накрытое белой салфеткой. Он приподнял её. Стояли приборы на двоих, тарелки.

Значит, ждала.

Заглянул в холодильник. В дверце стояла водка, но он взял квадратную посудину, тяжёленькую, с салатом, как оказалось – мясным, быстро, аккуратно его съел без хлеба, стараясь не звякнуть ложкой о край, боялся, что сейчас кто-нибудь войдёт, включит свет, испугается, застав его за этим воровским занятием, увидит лужу на полу, его отталкивающую внешность.

Согрелся от вкусной еды, даже слегка бросило в жар, но сразу зазнобило, стало корёжить, ломать усталое тело, словно перекручивая мышцы, делая их чужими и неуправляемыми.

Он стал икать, зажимая в себе звук, давясь им до сильной боли в мышцах груди, а потом показалось, что это сердце заболело от содроганий.

Он пил воду. Много воды. Стало тошнить от пресной безвкусности влаги.

Наконец буря внутри улеглась.

Вернул салфетку на место, сверху разбросал мокрые астры. Прохладные и влажные, местами темнеющие комочками чёрной земли, они топорщились упругими, как брызги разноцветного салюта, острыми лепестками из середины бутона. Он машинально понюхал белый цветок. Пахло осенним полем.

Он чувствовал себя отпетым мародёром.

Сразу же потянуло в сон. Он, раздевался быстро, путаясь в подлых брючинах, липкой и мокрой одежде.

Вымыл руки под краном, растёрся кухонным полотенцем, плохо видя, заторможенно соображая, двигаясь наощупь, по памяти, и улавливая, с подкатывающими приступами тошноты, запах еды. Наверное, от кухонного полотенца.

Задержал дыхание и лёг, не видя в темноте лицо Нади, боясь прикоснуться к ней.

* * *

Она спала лицом к стене, накрылась до горла простынёй, словно спасалась от вредных насекомых или замёрзла, ресницы вздрагивали, вялые руки, словно нехотя, машинально обнимали его, молча, куда-то пропали ямочки со щёк.

Вздрогнула и широко раскрыла глаза.

Он почувствовал солёную влагу на языке и ясно понял – слёзы.

Хмель улетучился, ему стало больно внутри, потому что пронзило мгновенно, каким-то нечеловеческим взглядом из глубины, он понял, что ей несравнимо хуже, хотя прежде думал, что плохо именно ему и жалеть надо его.

– Бедному жениться – ночь коротка.

– Я тебя ждала, но уснула. Ты голоден? – тихо спросила чуть хриплым спросонья голосом.

– Нет, я с ребятами… посидели… стихи читали… вспоминали разное… прощался. Распрощался.

– Какой ты холодный. У тебя отрицательная температура. Так отвратительно пахнешь. Объедками, дешёвым табаком. Мокрым собаком и блудом… Какое-то убийственное облако ты принёс, – с горечью сказала она. – Голый, холодный лягушонок, вынырнул из пелены дождя. Ты оставил вещи на том берегу? Какая странная голова, – провела рукой, – в буграх и шишках, словно поверхность Луны в кратерах. Ты – лунатик? Никогда прежде этого не замечала. Ты – Вениамин? Или тебя подменили злые люди, пока я спала?

– Я не царевна-лягушка, я – самец! Меня зовут Подмениамин!

И тотчас протрезвел, сказал, стараясь дышать в сторону:

– Я тот же, но другой. Из меня улетучиваются мёртвые бесы. Они пахнут болотом, палёной шерстью, горючей серой. Они же адские создания, а там нестерпимый для людей жар, пламя и смрад несусветный.

– Откуда они в тебе, зверюка?

– Они скопились за много лет и таились глубоко-глубоко во мне, внутри, не высовываясь. Мне ужасно много лет. Я старый, циничный и некрасивый, как волосатая бородавка на носу. Ты разве не разглядела тогда, при первой встрече?

– Они умерли? Бесы? Все?

– Да.

– Ты передвижное кладбище?

– Тлен бесам неведом. Я – компактная колонна-колумбарий. Среди осеннего мрака и дождя. Прах умерших скрывается во мне, в каменных сосудах, в клетках, как в ящиках комода, за блестящими табличками. Только земля под ногтями, а в ней спрятались до весны семена красивых, разноцветных астр, они прорастут в апреле, и я спрячусь в кустах. Потом прилетят пчёлы и будут нежно щекотать хоботками ворсинки моего тела, трудиться, собирая горькую пыльцу, чтобы превратить её в сладкий мёд. И начнут меня кусать, грешного, чтобы я одумался, стал человеком.

– Научи, старче, как навсегда избавиться от бесов?

– Я и сам ещё не всё понял, но, по-моему, надо в полнолуние начертить крест на своей фотографии, положить её незаметно в ноги, под саван покойника, потом трижды ополоснуть лицо в роднике, всякий раз приговаривая – изыди, нечисть, чур меня, чур.

– И как узнать, что они улетели и больше не вернутся?

– Почувствуешь запах чабреца и с восходом луны пошепчи над плошкой с водой трижды, наклоняясь пониже, чтобы вода ощутила твоё дыхание и вздрогнула, как живая, принимая твои слова, а ты всякий раз представляла бы, как поднимаешься из гроба – восстань с рассветом чистая, новая.

– Ужас! Выдумщик! – засмеялась Надя. – Даже мороз по коже пробежал! Ты ещё, в сущности, мальчик… Веничек. И ничегошеньки-то ты не знаешь, мальчик-злодей… Веничек. Только помнишь детские сказки… А как пахнет чабрец?

– Дурманом, пряно, пьяно. Терпко, и сладостно, и аппетитно. – Прижался к ней.

Она взяла его руку, прижалась щекой.