Книга Чосер и чертог славы - Филип Гуден

— Его нашли ваши люди?

— Да, Гийем нашел у Матьё.

— Гийем?

— Тот коротышка с морщинистым детским лицом.

— А, этот.

— Для Матьё достаточно будет виселицы.

— Более чем достаточно. На какой день назначена казнь?

— Я думал, после похорон моего господина, если вы не против. Но мне хотелось бы знать ваше мнение.

— Чем скорее, тем лучше. Чтобы власти из Бордо не успели вмешаться.

— Значит, до похорон?

— Так будет лучше, если, конечно, вы полны решимости довести дело до конца.

— Англичанин недоволен.

— Англичане вечно недовольны. Вы о ком говорите?

— О старшем из них. Джеффри Чосер увязался за нами в лес. Я натолкнулся на него, когда он рыскал по поляне, где погиб мой господин.

— Был убит, вы хотели сказать.

Фуа вздрогнул, но ограничился кивком в знак согласия. Снова вытер пот со лба. Боже праведный, как здесь жарко. Хоть бы погода переменилась. Однако нужно было отвечать:

— Похоже, у Чосера возникли некоторые подозрения.

— Он вправе их иметь.

— Я приложил все силы, дабы убедить его в том, что мы держим ситуацию под контролем. В качестве доказательства я показал ему кольцо, которое вы держите в руках.

— Это его убедило?

— Не думаю.

— Англичане упрямый народ. Скажите им, что носы у них на лице, они станут искать их на затылке, — сказал Гастон Флора, откинувшись на спинку кресла и широко расставив ноги. — Так как вы намерены поступить?

— Как я намерен поступить?

— В настоящий момент вы несете ответственность за все, что здесь происходит.

Была бы возможность, он, Фуа, никому ни за что не уступил бы это удобное кресло. Однако следовало действовать дипломатично:

— Наверное, госпожа Розамунда могла бы что-то подсказать.

Флора демонстративно вяло повел плечами, из чего, видимо, следовало, что этот вопрос не стоит даже того, чтобы ради него поводить плечами.

— Не станем докучать госпоже в ее горе. Но я повторяю: что делать с англичанином?

— Безусловно, его присутствие здесь причиняет беспокойства.

— У вас дар констатировать очевидное, Фуа. Хотите знать мое мнение?

Он невыносим, это Гастон Флора, подумал Фуа. Чтобы скрыть свои чувства, он опустил лицо в кубок. От поспешного глотка красное вино пролилось на подбородок. Любой его ответ сейчас разлетелся бы мелкими брызгами.

— Тогда позвольте мне сказать, — опередил его Флора, подавшись вперед. — Мне известно, что англичане прибыли сюда с недостойной целью склонить моего господина графа де Гюйака к тому, чтобы он объявил себя, наконец, слугой английской короны. В последние месяцы меня самого пытались на это уговорить. Любой скажет о себе то же самое. Но я знаю, кому я верен.

Самому себе, подумал Ришар Фуа.

— И если со временем, — продолжал Флора, — вы поймете, кому вы верны, то все пойдет правильно. Между тем, что касается этого Чосера и его товарищей, было бы лучше убрать их с пути.

— На время?

— Это ваше дело. — Флора взмахнул рукой с зажатым в пальцах сапфировым перстнем. — Однако вы пролили на себя вино.

* * *

Но и это был не последний совет, который держался в ту ночь в замке Гюйак и его окрестностях. В то время как Чосер с товарищами обсуждали, виновен или нет лесной человек, когда Ришар Фуа с Гастоном Флора пришли к решению, что Матьё не просто виновен, но без промедления должен быть казнен, актеры в своем сарае тоже обсуждали подробности этого ужасного дня. Они собрались вокруг единственной лампы на полу.

— Я говорю, что нам пора уезжать отсюда, — со свойственной ей решимостью объявила Маргарет Лу. — В наших услугах здесь больше не нуждаются. И мы не станем дожидаться приглашения в замок.

— Не знаю, — сказал Льюис Лу. — О нас могли забыть временно из-за случившейся беды.

— Да очнись, — не унималась жена, — здешние люди не нуждаются в том, чтобы их развлекали, у них и без того хватает забот. Погиб владетель всех этих земель.

— Поговаривают, что его убили, — сказал Мартин, актер с седой бородой.

Алиса Лу дрожащим голосом добавила:

— И еще мы потеряли Бертрама. Две смерти за день и ночь. Мне от этого не по себе.

— Нам всем от этого не по себе, — ответил ей Льюис, — но смерть Бертрама лишь несчастный случай, ужасная, но случайность.

— Как это ни называй, а Бертрама больше нет, — трагическим тоном произнес Саймон, который, пользуясь темнотой, пристроил руку на бедре Алисы. — А был ли то несчастный случай или что-то другое… — Тут он бросил взгляд на Губерта, который скромно разместился за пределами светового круга и прикрыл лицо.

— А что ты думаешь, Том? — обратился Льюис к товарищу, который обычно не был склонен к многословию и чаще поддерживал вожака труппы.

— Я думаю, что нам лучше уехать, — ответил Том.

— Хороший мальчик, — похвалила его Маргарет.

Возможно, Льюису Лу стоило в качестве доводов сослаться на то, что они не впервые становятся свидетелями трагедии, что средства к существованию напрямую зависят от способности быть выше мелких обстоятельств вроде насильственной смерти, чумы и войны. Однако у него хватило ума понять, что спорить с женой в этой ситуации бессмысленно. Имея ее в качестве союзника, можно было убедить кого угодно, но без ее искренней поддержки…

— Я согласен с сыном и утверждаю, что нам лучше вернуться на побережье, в Бордо, — сказал Мартин. — Дома и стены помогают.

— Вы не поинтересовались мнением Губерта, — заметил Саймон.

Льюис Лу повернулся к человеку, сидевшему вне светового круга.

— Как новичок я скажу, что сожалею, что мне так и не пришлось сыграть в пьесе, — отозвался Губерт.

— О, у тебя будет еще немало случаев, — успокоил его Льюис, который мысленно уже перенесся в Бордо и строил планы на будущее. — Нам и впрямь лучше возвратиться в город, который, как ни крути, пока еще английский и подчиняется английскому принцу.

— Между прочим, Губерт, где ты сегодня пропадал? — спросил Саймон, рука которого непроизвольно сжала бедро Алисы. — Мы видели, как ты последовал в лес за охотниками.

— Между прочим? — переспросил Губерт, как будто выгадывая время. — Между прочим, я бродил по лесу там и сям, как и все вы.

* * *

В остальных частях замка в эту короткую, но знойную летнюю ночь было тихо. Тело Анри, графа де Гюйака, положили в его спальне. Старуха-кормилица, вынянчившая его сорок с лишним лет назад и прохлопотавшая весь день над телом, чтобы обрядить и украсить его подобающим образом, осталась бдеть возле гроба. Ее голова часто падала на иссохшую грудь, и каждый раз она резко пробуждалась и вскрикивала. В соседней комнате легла Розамунда де Гюйак. Когда она впервые услышала плач старухи, по ее телу пробежали мурашки. Сон не шел до самого утра, когда первые лучи начали заглядывать в затворенное окошко. В соседней комнате спал молодой Анри, спал на удивление крепко и беззаботно. Когда его наутро разбудят звуки ожившего замкового хозяйства, он не сразу вспомнит, что его отца больше нет в живых. А дочери графа проплакали всю ночь напролет, утешая друг дружку.