Книга Война за справедливость, или Мобилизационные основы социальной системы России - Владимир Макарцев

Если судить по данным Левада-Центра (для чистоты эксперимента берем докризисный, «досанкционный» период), то «страх-тоска» и «напряжение-раздражение» устойчиво нарастали в обществе на протяжении 18 лет, хотя с 2009 по 2012 год «нормальное-ровное состояние» стало их немного теснить. Несколько лучше обстояло дело и с «уверенностью в завтрашнем дне» – в 2011 и 2012 годах впервые за многие годы она иногда превышала 50 % опрошенных, хотя понятно, что «война санкций» внесла свои коррективы в это настроение. В то же время этот же самый показатель означает, что другая половина опрошенных совсем по-другому смотрит в завтрашний день.

Обычно все это объясняется молодостью и незрелостью российского капитализма. Но людям до этого нет никакого дела, они живут здесь и сейчас, у них нет времени, чтобы дожидаться расцвета капитализма, наверное, поэтому 52 % из опрошенных[344]стыдятся за то, что происходит в России, и почти столько же – 53 %, сожалеют о распаде СССР.[345]Другими словами, половина взрослого населения страны не ждет ничего хорошего от отечественного капитализма, и даже противостояние с Западом, поднявшее рейтинг президента, не добавляет народу оптимизма: люди все равно грустят о былом, о чем осталось лишь некоторое воспоминание, некоторое понятие. Но о сословном капитализме, например, который тоже, как и социализм, был вполне реальной вещью, никто не только не грустит, но не имеет ни малейшего представления.

Между тем, сила существовавшего когда-то сословного общества, сила его социальной гравитации такова, что поглощает свет современной науки и смешивает все понятия не только о нем самом, но и о нынешнем обществе. Никто ничего не понимает, все пребывают в «интеллектуальной стагнации». Россия по-прежнему остается загадкой для самих россиян, не говоря уже об иностранцах, которые не устают забрасывать нас всяческими упреками в деспотизме и тоталитаризме, как будто этими упреками можно изменить социальную природу великой страны.

Во многом это объясняется тем, что в познании социальной природы нашего общества, несмотря на последние достижения науки, мы по-прежнему идем за марксизмом-ленинизмом и даже не отдаем себе отчета в этом, меряем все «формациями» – социализм или капитализм. И это, конечно, парадокс, потому что капитализм не может развиваться в сословном государстве, каковым de jure и de facto была царская Россия. Ему нужны внутренние свобода и равенство, это правила игры как бы внутри капитализма. Без них он не может существовать. Не случайно Великая французская революция началась именно с отмены сословий, потому что в сословном обществе неизбежно сохраняются социальные группы, «главным отличительным признаком которых выступают фиксируемые в обычаях и законах обязанности и права, передаваемые по наследству».

«Кухаркины дети», например, не могли получить среднее или высшее образование, потому что, как говорилось в циркуляре министра народного просвещения И. Д. Делянова от 18 июня 1887 года, их «вовсе не следует выводить из среды, к коей они принадлежат»[346](точнее, циркуляр не рекомендовал принимать их). Дело в том, что после либеральных реформ 1861 года образование давало возможность людям всех званий при определенных законом условиях поступать на государственную или, как тогда говорили, на гражданскую службу, занимать должности и получать гарантированный доход в зависимости от класса и чина. Кроме того, служба давала право не платить оклад и право на свободное передвижение. «Определение на службу, – говорилось в «Своде уставов о гражданской службе», – имеющих для того необходимые познания и качества лиц бывшего податного состояния… разрешается Правительствующим Сенатом с исключением из оклада тех, кои в оном состоят, и с освобождением от избрания рода жизни подлежащих сей обязанности»[347](!).

Отсутствие «необходимых познаний», неграмотность и темнота были признаком и одновременно одним из источников сословного неравенства, того самого «рода жизни подлежащих сей обязанности». Поэтому жажда образования была настолько велика, что некоторые родители готовы были идти на любые жертвы, лишь бы их дети могли учиться. Например, член Государственного Совета Н. С. Таганцев (автор призыва «Отечество в опасности») вспоминал, что его отец был вынужден перейти из крестьянского состояния в купцы 3-й гильдии (на что требовались деньги) только для того, чтобы получить право на образование для своего сына.[348]А высшее образование открывало двери к получению дворянского звания. Как отмечал Н. М. Коркунов, «можно сказать, что у нас делается дворянином каждый, получивший высшее образование и сколько-нибудь послуживший родине».[349]

Поэтому запрет на выход из среды, «к коей они принадлежат», ставил крест на судьбе тысяч выходцев из бывшего податного сословия. Вся прогрессивная Россия взорвалась тогда бурей негодования в связи с появлением этого распоряжения. А студента первого курса Казанского университета В. И. Ульянова и сотни его ровесников оно толкнуло в ряды революционеров. Отголоски того негодования и сегодня являются предметом споров об ужасных «кухарках» и их детях, которые в 17 году чуть было не пришли у нас к власти, страшнее них просто никого нет.

Возможно также, что это возмущение привело к принятию «Государственного промыслового закона» 1898 года, который предоставил всем состояниям право заниматься любой предпринимательской деятельностью, хотя фактически она все равно была ограничена определенным цензом, потому что «была доступна только состоятельным лицам» и тем, кому не требовалась приписка,[350]т. е. опять высшим сословиям. И хотя по Закону от 5 октября 1906 года в связи с выборами в Государственную Думу сословные границы были еще больше раздвинуты, тем не менее, сословный строй сохранялся не только в обычаях, но и продолжал быть нормой закона. Преодолеть действие этих двух социальных фактов было непросто.

Даже 15 лет спустя, в 1913 году, предпринимательской деятельностью в обеих столицах по-прежнему занимались в основном купцы. В Москве их доля составляла 36,2 % от всех предпринимателей. А сфера деятельности охватывала такие области как «Промышленность и торговля», «Торговля», «Промышленность», «Транспорт», «Сфера обслуживания», «Финансы», «Технич. конторы, представительство интересов фирм» и парадоксальную «Не торгует». Вот это «Не торгует», на наш взгляд, означало только одно: состоятельные люди из низших сословий или ограниченные в правах по другим мотивам, жившие, например, сдачей жилья в аренду, покупали себе более высокий правовой статус, но став купцами, ничем активно не занимались, довольствуясь пассивным доходом. Это открывало дорогу к более высокому положению и лицам свободных профессий, а также давало возможность, например, евреям выйти за линию оседлости,[351]минуя высшее образование.