Книга Куда Кейнс зовет Россию? - Солтан Дзарасов

Механику того, как это происходит, покажем на примере происходящей сегодня «реформы» жилищно-коммунального хозяйства. Основной жилищный фонд страны был создан в советское время, причем квартиру семья получала бесплатно, а проживание в ней тоже было, по существу, бесплатным, так как квартплата возмещала не более 5 % жилищно-коммунальных расходов. Откуда же брались средства на строительство жилья и его эксплуатацию? В конечном счете, они создавались самим же населением. Каждый из нас получал за свой труд лишь часть того, что ему полагалось, скажем, около половины. По этой причине население, по существу, не платило налоги, они были символической величиной. За счет другой части созданного продукта, оставшейся у государства, оно выполняло массу функций, в том числе строило жилье и осуществляло инвестиции в экономику, строило новые или реконструировало старые предприятия и расширяло выпуск продукции. Продукция продавалась потребителям и приносила доход производителям. Часть получаемого дохода предприятий в виде так называемого налога с оборота или отчислений от прибылей поступала в государственный бюджет. За счет этих средств осуществлялись многие затраты, в том числе оплачивались расходы на содержание и эксплуатацию жилого фонда.

Короче говоря, в течение определенного времени за счет каждого из нас государство копило и инвестировало созданную нами стоимость в свои активы. Поэтому когда оно давало нам бесплатную квартиру и оплачивало расходы на ее содержание, то оно это делало за счет нашей доли в государственной собственности. На другую часть оно строило жилье для будущего поколения на тех же условиях. Хорошо это или плохо, но так было.

Почему государство брало на себя эти заботы, а не предоставляло гражданам возможность самим покупать себе жилье, как это делается на Западе? На этот вопрос, наверное, могут быть разные ответы. Но ответ Советского государства сводился к тому, что при нашем уровне производительности труда оно не могло платить всем необходимую для покупки жилья заработную плату. При таком варианте разные люди оказываются в разном положении. Более состоятельные приобретут просторное жилье, а менее состоятельные никогда его не приобретут и будут вечно влачить жалкое существование, как это имеет место во многих бедствующих странах. Такая практика была бы несовместимой с общественной собственностью, которая призвана, насколько возможно, обеспечить всем равный доступ к благам.

Что происходит теперь? Приватизация перенаправила доходы от собственности из государственного в частные карманы. Одновременно с этим произошло свертывание демократии и установление неограниченной власти хозяина над работником. По первой причине больше нет источника, за счет чего покрывать жилищно-коммунальные расходы, а по второй – возможности защищать свои интересы. Новые власти «одарили» нас («бойся данайцев, дары приносящих») тем, что объявили приватизацию жилья и каждого из нас собственниками тех апартаментов, которыми мы владели и раньше, но с той разницей, что теперь обязан платить за них в десять раз больше. Впереди новая форма грабежа – подготовленный закон о налоге на имущество. Скупка и продажа жилья стала одной из самых распространенных сфер криминального бизнеса и спекуляций, в результате которых многие безработные и другие неимущие лишились жилья.

В связи со сказанным выше об общественной собственности возникает вопрос: если распределение продукта на основе расчленения прав собственности допустимо, когда этой системой охвачен ограниченный круг людей, например, акционеры компании, как при капитализме, то почему оно становится недопустимым, когда речь идет о населении страны, как при социализме? Едва ли можно найти какие-либо морально-правовые основания для утверждения, что в одном случае такое распределение допустимо, а в другом – нет. Используя терминологию капиталистической экономики, мы можем сказать, что все трудящиеся в советский период были акционерами единой общегосударственной компании, а получаемые ими доходы, льготы и пенсии являлись закрепленными в законах и гарантированными государством дивидендами.

Чтобы посткейнсианская теория вообще, а концепция государства в частности, была универсальной, она не может ограничиваться западным опытом и представлениями, а должна учитывать также опыт и представления других. Опыт социалистических стран следует не ругать и игнорировать, а положить на чашу весов и таким образом беспристрастно определить его научную ценность.

Я бы положил на эту чашу положительный опыт советского планирования в эффективном использовании ограниченных ресурсов и решении социальных проблем, но не в директивном, а в индикативном варианте, имеющеющем широкое распространение в мире. Речь идет о новом подходе к управлению и планированию экономики в соответствии с ее социальными целями и новой структурой. Причем он не столько касается деятельности фирм и других низовых звеньев, ориентированных на рынок, сколько коренных макроэкономических пропорций, рассчитанных на получение высокой эффективности, под которой мы понимаем не прибыли корпораций, а доступ всего населения к социальным и экономическим благам.

Если плановое хозяйство будет предметом объективного анализа западной экономической мысли, то мухи были бы отделены от котлет. В таком случае технология планирования с его внутренней логикой, требующей строгой увязанности между различными сторонами экономической и социальной жизни, не оставалась бы за семью печатями. Тогда помимо абстрактной модели рыночного равновесия она имела бы представление о другом типе равновесия, достигаемого путем сознательного регулирования макроэкономических пропорций. Но тогда бы и понятие неопределенности не ограничивалось только тем, что дано в модели Эрроу-Дебрю (Arrow-Debreu), а имело бы другое содержание.

Дело в том, что рыночное хозяйство имеет дело с таким множеством неизвестных, которые делают ожидания будущего очень неопределенными. Эту неопределенность рынка Маркс называл «товарным фетишизмом». В «Трактате о вероятности» Кейнс (Keynes, 1973) исходил из несовершенства человеческих знаний о рынке и развивал теорию вероятностных суждений, с помощью которой лишь очень приблизительно можно предсказать ход событий. Теория рациональных ожиданий (Lucas and Prescot, 1971; Sargent and Wallace, 1976) также пытается с помощью различных способов обработки информации снять пелену, скрывающую от нас действительность, и таким образом составить представление о перспективах на будущее. Короче говоря, при всех концепциях рынка мы имеем дело с таким высоким уровнем неопределенности, которая делает традиционное понятие равновесной экономики весьма условным.

И только в условиях демократической организации планового хозяйства мы можем иметь другую ситуацию, когда неопределенность резко снижается. Вместо ожидания у моря погоды и надежд на волшебную палочку рынка становится возможной постановка сознательно поставленных целей развития и такое регулирование одного и планирование другого. В таком случае и рынок начинает работать более эффективно и в заданном направлении. Таким именно путем страны экономического чуда, о которых речь пойдет в следующей главе, достигают своих целей. Наше выживание также требует принятия новой парадигмы и модели развития, способной вывести нашу экономику на такую колею экономического роста, двигаясь по которой мы бы не отставали, а приближались к развитым странам по уровню производства на душу населения.