Книга Цветы тьмы - Аарон Аппельфельд

Через какое-то время часовой спросил Хуго:

– Кого ты тут ждешь?

– Маму.

– Где она?

– Она там, внутри. Она еще долго там пробудет?

– Кто ж ее знает? – ответил часовой и отвернулся.

62

Всю ночь напролет он напряженно ожидал Марьяниного возвращения. Надежда постепенно угасала, и ближе к утру он задремал. Во сне увидел отца, высокого и крепкого, в длинном пальто он напоминал одного из беженцев, тех, что стояли возле котла и хлебали суп.

– Папа! – крикнул Хуго и бросился к нему.

Человек повернулся к нему и сказал:

– Кого ты ищешь?

– Извините, – ответил Хуго и отошел.

– Впредь будь поосторожнее, – сказал мужчина и отвернулся.

Хуго проснулся. Кое-кто из беженцев был ему знаком. Выражения их лиц и их жесты указывали на происшедшую в них перемену, смысл которой с трудом доходил до него. Эта перемена отталкивала его от них. Несмотря на это, он подошел к котлу, налил себе чаю, взял бутерброд и уселся тут же.

Марьяна вечно опаздывает, а иногда вовсе забывает, что ее ждут, сказал он себе. Теперь он ясно помнил чулан и густую тьму, царившую там большую часть времени. Но сколько же света было на Марьянином лице, когда она стояла на пороге и извинялась: „Забыла я своего миленького, мигом принесу тебе чего-нибудь поесть. Ты прощаешь меня, правда ведь?“ И он и на самом деле прощал и забывал.

Теперь он похожим образом воображал себе ее возвращение.

Тем временем вокруг котла собрались несколько беженцев. Они были погружены в себя и не разговаривали. Чай был горячим и согревал его изнутри, так что он налил себе еще миску. Теперь он нашел уголок, из которого ему были видны ворота.

Ворота все не раскрывались, и Хуго снова представил себе путь, который они с Марьяной прошли, уйдя из заведения. Сейчас он казался ему долгим, живописным, казалось, он длился не несколько недель, а несколько месяцев. Марьяна не была настроена оптимистично, но тешила себя иллюзией, что в горах их не найдут. Час от часу ее лицо менялось, сначала оно было земным и самовлюбленным, а со временем стало выражать болезненную тоску по Богу. Всю жизнь он будет вспоминать ее и говорить себе: „Вот куда ни пойду, она со мною. Много лет прошло с тех пор, а она до сих пор со мною, такая, какой я ее видел на пороге чулана“.

Долгими темными ночами в чулане ему снилось, что он освободился из этой тюрьмы и бежит домой. Это сон повторялся часто и в разных видах. А сейчас он сидит в нескольких улицах от своего дома, недалеко от их аптеки, в десяти минутах ходьбы от дома Анны и на таком же расстоянии от дома Отто – и не двигается с места.

– Как тебя звать? – мягко обратилась к нему женщина-беженка.

– Я Хуго, – ответил он.

– Значит, я не ошиблась, ты сын Ганса и Юлии.

– Да.

– Я с твоими родителями знакома еще с детства. Что ты тут делаешь?

– Жду женщину, которая меня спасла.

– Будь осторожен, тут есть страшные люди.

– Я буду осторожен, – ответил он, не желая продолжать беседу с ней.

– Я была очень хорошо знакома с твоими родителями, даже какое-то время работала у них в аптеке. Тебе тогда было три или четыре года, так что ты меня не помнишь. Меня зовут Мина. Я вместе с твоими родителями училась в университете, только не закончила.

Она говорила с энергичной краткостью и вкладывала много информации в немногие фразы. Хуго слушал ее вполуха. Он опасался оторвать взгляд от ворот. Поскольку он ничего у нее не спрашивал, женщина сказала:

– Скоро придут уполномоченные и покажут нам наше временное жилье. Не уходи далеко.

Странно, но речи этой мягкой женщины, приятным голосом говорившей с ним на его родном языке, тоже вселяли в него беспокойство.

Тем временем сменился часовой у ворот. Теперь там стоял пожилой солдат в шинели. Хуго показалось, что он обратит на него больше внимания и хоть что-нибудь поведает ему о происходящих внутри допросах.

– Моя мать там внутри, сколько времени ей еще там осталось пробыть? – спросил он, преодолев свои колебания.

– Это зависит от расследования. Теперь там судят шлюх, которые спали с немцами.

– Их приговорят к суровому наказанию?

– Наказание зависит от тяжести преступления, – сказал часовой, довольный своим ответом.

Хуго ощущал усталость от ночных переживаний. Окружавшие его люди и впечатления будто соединились с его ночными кошмарами. На миг ему захотелось разобраться, что кошмар, а что действительность, но усталость поборола его, и он уснул.

63

Когда Хуго проснулся, солнце уже зашло. Пожилой солдат все еще стоял на своем посту. Его не слишком грозный вид ободрил Хуго, и он спросил:

– Допросы уже закончились?

– Похоже, что нет, – коротко ответил тот.

– Как вы думаете, долго еще они продлятся? – спросил Хуго, как взрослый.

– Я больше не задаю себе таких вопросов, – ответил солдат, даже не взглянув на Хуго.

Он вернулся на площадь. Двое молодых солдат наливали в котел свежий суп. Беженцы толпились рядом. Хуго тоже стоял и наблюдал: люди говорят по-немецки, теми же словами, что он слышал дома, и все же они не похожи на его родителей. По тому, как они стоят, понятно, что они долго находились в разных потайных местах, где научились двигаться с тщательной осторожностью. Прежде чем поднять ногу и сделать шаг, они осматриваются вокруг, глядя искоса, будто затравленные животные.

– Сколько времени мы здесь пробудем? – услышал он, как один беженец спрашивает соседа.

– Я в любом случае не намерен здесь долго оставаться, – ответил тот.

– Куда же вы собираетесь идти?

– Куда угодно, лишь бы не здесь остаться.

– А я обожду. Говорят, не все еще вернулись, – сказал мужчина, как бы извиняясь.

– Кто до сих пор не вернулся – уже не вернется, – как ножом отрезал другой.

Хуго частью понял, частью не понял смысл разговора. То, что он дожидался Марьяну и мечтал поскорее убраться отсюда, сделало его чужим по отношению к этим людям. Чтобы отгородить себя от окружавших его беженцев, он целиком погрузился в мечтания о том, как они с Марьяной будут совсем одни – как в тех зеленых местах, где они бродили, пока их не поймали.

Пока он предавался мечтам, одна из женщин громко разрыдалась. Все окружили ее, но невозможно было услышать от нее внятного слова. Она бормотала какие-то оборванные слова и полуфразы, которых никто не мог разобрать. Наконец она выкрикнула:

– Одна я осталась! Никого у меня нет на этом свете!

– Все мы остались одни, прекрати завывать.