Книга Грустный оптимизм счастливого поколения - Геннадий Козлов

В начале декабря 1973 года, провожаемый родственниками и сослуживцами, я торжественно сел на Киевском вокзале в скорый поезд № 8 и отправился в волнующую неизвестность.

Процедура пересечения границы и смены колес заняла несколько часов, пограничники проверили паспорта, и вот она – заграница. Изменилось сразу все. На железной дороге уменьшилась не только ширина колеи, но также размеры вагонов, перронов, строений и даже скорости. Уже из вагона поезда было видно, что граничащая с нами страна гораздо более аккуратная, благополучная и спокойная.

На вокзале в Праге меня встретил молодой долговязый ученый – Леош Новак. Он отвез меня на виллу, где мне определили койку в большой пустой комнате с кроватью и умывальником. Леош предложил мне поехать в центр Праги, но я отказался, так как, согласно инструкции, перво-наперво мне следовало посетить посольство и сообщить о своем приезде.

В посольстве мое появление ожидаемого впечатления не произвело. Встретили меня сухо, занесли в книгу учета и велели снова явиться перед отъездом. Я понял, что с этого момента полностью предоставлен сам себе и никому нет до меня никакого дела.

Стоял декабрь, и погода была пронизывающе противная. Поболтавшись по городу, я решил зайти в магазин, чтобы согреться. Магазин оказался совсем небольшим и непривычно безлюдным. Оба продавца с готовностью любезно приветствовали меня:

– Просим вас!

Покупать я ничего не собирался и к такому повышенному вниманию не был готов. У нас продавцы, как известно, в то время на публику не набрасывались, скорее ее просто не замечали. Я совершенно не знал, что ответить, и просто позорно ретировался. На Вацлавской площади я отважился зайти в кафе, чтобы перекусить, но и здесь начались расспросы, чего я хочу, сколько и с чем? Широкое многообразие вариантов кончилось тем, что я купил шпикачку с куском хлеба на уличном лотке, где не было ни выбора, ни расспросов. Шпикачка и особенно горчица оказались очень вкусными, и это было первое приятное впечатление от чужой и промозглой Праги.

Вечером, вернувшись на виллу, я принял решение вымыться и с этой целью предпринял попытку поиска ванны или душа. Не обнаружив ничего похожего вблизи своей комнаты, я обратился с вопросом к женщине, сидевшей у входа. Русского языка, как сразу стало ясно, она не знала совсем, и мой вопрос ее сильно переполошил. Я попытался объяснить ей свои желания при помощи жестов, чем напугал бедную женщину окончательно. Она буквально окаменела, потеряв дар речи. Чтобы дело не кончилось обмороком, от затеи с мытьем пришлось отказаться.

Заснуть долго не удавалось из-за нахлынувшей тоски. Окружающая меня действительность была совершено чужой и непонятной, как прожить здесь две недели, было для меня большим вопросом.

Утром следующего дня предстояло боевое крещение в Институте физики. Леош сопроводил меня к своему начальнику Я. Фоусеку, знакомство с которым было ключевым моментом этой поездки.

Я. Фоусек встретил меня подчеркнуто холодно, заявил, что после 1968 года русский язык забыл и поэтому нам придется говорить по-английски. Английский язык мне в общем-то был знаком по многолетней учебе, но говорить на нем по делу да еще с иностранцем мне не доводилось. Кое-что я понимал, но большей частью даже знакомые слова ставили меня в тупик.

Через полчаса такого разговора я пришел в полное отчаяние. Это было настолько заметно, что Я. Фоусек, удовлетворившись достигнутым эффектом, перешел на русский. Он сообщил мне, что приехал я не вовремя, так как перед Рождеством специалисты, которым могли бы быть интересны мои проблемы, уже на каникулах. Толку в моем визите он не видит, но раз уж так вышло, то Леош покажет мне лабораторию.

Такого поворота дел я не ожидал. Состояние мое было как у человека, провалившегося в прорубь. Больше всего мне хотелось прервать свое путешествие, как страшный сон, и очутиться в Москве, где все так хорошо и привычно.

К счастью, Леош оказался человеком приятным и русского языка не забыл. Мы с ним нашли несколько обоюдно интересных тем, и это сразу нас сблизило. Кроме научной информации от него я узнал много полезного для своей жизни в Праге. В частности, он показал мне два крупных универмага, в которые можно было ходить безбоязненно, не зная чешского языка. С его помощью удалось отыскать и ванную комнату на вилле.

Заграничный магазин, даже чешский, был в то время для простого российского человека пещерой Аладдина. Разнообразие товаров и особенно их изобилие, с учетом количества имевшихся у меня денег, казались чрезмерным и совершенно ненужным.

Через пару дней я научился пользоваться трамваем, магазинами и немного закусочными, начал ориентироваться и в городе. Теперь угнетало меня только то, что научная часть визита текла весьма вяло. Я посетил еще пару институтов, где был встречен тоже без энтузиазма.

Народ готовился к Рождеству, в городе появились елочные базары, на которых продавались новогодние сосны, развернулись ярмарки, тут и там из огромных бочек торговали гигантскими живыми карпами. В этой праздничной суматохе я был совершенно лишним. Никто ни разу меня не пригласил ни в гости, ни даже в пивную. Всем я был просто в тягость. Тот же Леош явно вздохнул с облегчением, когда пришло время отправить меня в Братиславу.

В поезде меня ждало еще одно испытание. В купе я попал с пятью другими пассажирами, среди которых тут же завязался разговор. Я сидел и помалкивал, хотя попутчики не исключали меня из круга общения. Я же упустил вначале момент, когда было уместно дать понять попутчикам, что человек я сугубо приезжий и в их оживленной беседе ничего не понимаю. Вместо этого я кивал и в очевидных местах разговора улыбался, имитируя таким идиотским способом свое в нем участие.

В результате несколько часов дороги превратились для меня в сплошную пытку. Но зато я на всю жизнь усвоил, что лучший собеседник тот, который не перебивает. Практически все пассажиры в купе обращались со своими рассказами только ко мне, бессмысленно напрягая мое внимание. Удивительно также, что за три часа дороги секрет моего глубокомыслия так и не был раскрыт. Я же все время боялся получить какой-нибудь альтернативный вопрос, который бы сразу вскрыл весь комизм ситуации. Учитывая приобретенный опыт, на обратном пути я первым делом спросил у своего соседа по-русски, сколько остановок до Праги. После этого в купе вообще не было никаких разговоров.

Братислава приняла меня много радушнее, чем Прага. Окружающие были приветливы и охотно говорили по-русски. Поселили меня в только что построенной гостинице «Киев» в самом центре города. Целыми днями я знакомился с институтами, а каждый вечер проводил в компаниях новых знакомых. Пять дней пролетели как одно мгновение.

В Прагу я вернулся уже другим человеком, появились легкость и уверенность. До отъезда было еще два дня, и мне оставалось посетить только один институт. Принимал меня пожилой и очень добросердечный человек. После научного разговора он повел меня в пивную, что рядом с дворцом Президента. Здесь-то и таилась моя погибель. Выпив пару кружек пива, чех очень тепло отозвался о России, о Москве, где он много раз бывал, и после этого с горечью спросил, как это могло случиться, что мы ввели к ним войска?