Книга Черный фотограф - Светлана Успенская

«Ничего себе хорошая смерть, врагу не пожелаешь», — подумал Леня, но вслух сказал:

— А муж ее что же, горюет?

— Ах, как он по ней убивается! Почитай, всю жизнь бок о бок прожили в мире и согласии, двух детей вырастили, пока смерть-разлучница их не рассоединила. Уж как он кричал по ней сначала, звал, а теперь попритих, только всплакнет иногда.

Толпа возле подъезда зашевелилась, оживилась, сплотилась плечом к плечу — из подъезда выплывал гроб. В нем с той характерной важностью, которая присуща только покойникам, возлежала благообразная старушка в белом платочке и с желтыми морщинистыми руками, покойно держащими восковую свечу.

«Это она», — сразу же узнал Леня в этой убранной старой женщине ту бойкую бабку, которая еще недавно воспитывала непокорного мужа сковородкой на кухне.

Сам муж, вытирая слезящиеся бесцветные глаза тыльной стороной ладони, выглядел растерянным и убитым горем. Его поддерживал под руку сорокалетний мужчина, который вчера вечером горевал со стариком на кухне. Немолодая дочь рыдала в голос, оплакивая мать. Началась трогательная процедура прощания покойницы с родным домом и родного дома с покойницей.

Зеваки стояли, обступив провожающих в последний путь родственников. Они, кажется, ожидали театрального представления с заламыванием рук, слезами, раздиранием лица скорбящими.

— Попивал-то муженек ее, крепко попивал, — прошептала Лене на ухо, как сильно любопытствующему товарищу, одна из соседок. — И бил ее иногда. Такие крики доносились с их квартиры, думали, до смерти забьет. А она нет, вот как хорошо померла, упокой Господи ее душу грешную…

Она перекрестилась.

Те, кто не должен был ехать на кладбище, стали подходить и прощаться с покойницей. Леня отошел подальше, ему было жутко и неприятно. Он вспомнил, как судорожно билось в предсмертных судорогах ее тело, как простирались к неизвестному заступнику руки, будто молящие о помощи. Она будто знала, что есть еще один свидетель ее насильственной смерти, и умоляла его вступиться. Перед его мысленным взором стояло ее еще живое лицо, лицо спящего мирным сном человека. Сном, который оказался для нее последним.

Соколовский, спасаясь от скуки, так привык наблюдать за стариком, что это стало его ежевечерним занятием. Он относился к нему, как к старому знакомому, о котором знаешь нечто нехорошее, но он-то об этом не подозревает. После смерти жены старик стал еще больше попивать, практически не расставался с бутылкой. Каждый вечер у него сидела компания местных выпивох, днем околачивающихся около бочек с разливным пивом, а вечером находивших приют у ставшего свободным алкоголика.

«Интересно, что он думает о смерти своей подруги? Переживает? Или ему наплевать? Сопьется дед, надо с ним поговорить», — решил добросердечный шантажист и направился с визитом к убийце. На всякий случай была куплена бутылка, долженствующая способствовать контакту между мужчинами. Снимки, сделанные в тот вечер, фотограф опустил в карман — просто так, без всякой задней мысли, только потому, что он шел в гости к человеку, имеющему к ним отношение.

Старик молча открыл дверь и прошел на кухню, даже не посмотрев в лицо позднему посетителю. Он покачивался, но еще довольно устойчиво стоял на ногах, от него сильно пахло сивушными маслами, и это говорило о том, что в его рационе преобладают неблагородные напитки.

Квартира имела заброшенный, неприглядный вид и пропиталась устойчивыми запахами безнадежного стариковского одиночества и грязи. Сама атмосфера комнаты была удушливая, липкая, ее хотелось снять с лица, как паутину. Несмотря на теплую апрельскую погоду, вовсю жарило отопление.

Леня, не раздеваясь, прошел за хозяином. Тот уже сидел за кухонным столом — именно на том месте, где в вечер перед убийством сидела его престарелая подруга.

— Наливай, — сказал дед и махнул рукой. Молча открыли бутылку, разлили и выпили.

Старик скривился, прикрыл рот ладонью и спросил:

— Что за дрянь ты принес?

Гость только пожал плечами: у каждого свой вкус, кто-то предпочитает самогону более сдержанные напитки. Дед опять махнул рукой и сказал:

— А, давай, чего там, наливай.

— Ну что, помянем Валентину Филипповну? — подал голос гость.

Такой разговор, состоящий только из одного заветного слова «наливай», его почему-то не устраивал. Он ожидал от разговора с убийцей какой-то вселенской скорби, раскаяния, наподобие последнего слова преступника. Он ощущал, что если это произойдет, то его часть вины за преступное бездействие, тяготившее уже несколько дней душу, как бы уменьшится, и подсознательно желал этого. Как преступника тянет на место преступления, так и фотографа тянуло побывать на этой кухне, где еще недавно на полу судорожно трепетало тело умирающей старухи.

А вместо душевного контакта началась тривиальная попойка, причем Леня выступал в роли обезличенного собутыльника, который появлялся всегда, независимо от обстоятельств.

— Отчего не помянуть — помянем, — согласился старик и немедленно выпил.

— Как же ты теперь один живешь? — спросил гость, скрывающий свое смущение оттого, что не знал, как обращаться к собеседнику, — ни имени, ни фамилии его он не выяснил.

Старик неожиданно расплакался. Он вытирал тыльной стороной ладони бесцветные, прозрачные, почти без слез глаза, скривил рот и внезапно запричитал:

— Валечка, голубушка моя, покинула меня, бедного супруга своего, сиротинушку горемычную. На кого ты меня оставила, я ли тебя не любил, не жалел? Веришь ли, парень, прожили с ней душа в душу, слова грубого друг другу за всю жизнь не сказали…

— Да брось, отец, знаю я, как вы жили, видел, как вы тут друг друга кулаками гоняли. Ты лучше скажи, как ты теперь грехи замаливать будешь?

— Какие грехи?! — возмутился старик. — Не было такого, святой истинный крест, сорок пять лет душа в душу…

— Да видел я, как она душа в душу тебя сковородкой охаживала, видел…

— Как видел? Откуда?

Гость молча кивнул на ярко освещенный дом за спиной хозяина. Тот оглянулся через плечо и замер.

— Ты мне лучше скажи, как ты после этого живешь, что ощущаешь в душе?..

Хозяин вскочил, неожиданно кинулся к гостю, и тот ощутил мертвую хватку сведенных пальцев на своей шее. Завязалась борьба. Старик был еще очень силен, и на его стороне было преимущество внезапного нападения. Леня пытался разжать когтистые пальцы, вцепившиеся в него с нечеловеческой силой, но они не поддавались. Только сильный удар кулаком под дых осадил драчливого старика. Он согнулся пополам и стал корчиться от боли на полу. Леня едва отдышался и сказал:

— Ну и гад же ты, я к тебе по-хорошему, а ты дерешься…

Старик хрипел, с ненавистью глядя на него снизу вверх и бурча сиплым голосом:

— Врешь, не докажешь, никто тебе не поверит.

— Да-а? Не пове-ерит? — иронически сказал гость, растирая красную онемевшую шею с белыми следами пальцев на ней. — А вот это ты видел?