Книга Ордер на смерть - Алексей Грачев

Вот и вертелся он как белка в колесе, психуя из-за того, что ничего не успевает. Пришлось даже отказаться от поездки к брату на день рождения. Ладно бы, если бы ехать надо было близко! Но Сашка с Мариной решили отмечать день рождения за городом, гулять всю ночь. Что это означало для Андрея? А то, что он на два дня выпал бы из рабочего графика. Ну, он может снять стресс в развеселой компании, может напиться и про все забыть, однако, когда праздник закончится, Ярый обнаружит, что дела его в полном запустении, что он подвел людей, да и себя самого, — кто же сделает его работу вместо него?

Существовал, конечно, вариант — устроить «стахановские дни», то есть заранее отработать эти внезапно выпавшие выходные — навалить на себя двойную нагрузку. Пришлось от такого варианта отказаться: слишком это было сложно. К тому же при подобной работе результаты непременно теряли в качестве — получалась халтура.

Брат обиделся, наверное. Хотя Андрей все ему объяснил. Не пожелал понимать, дрянь такая! А чего понимать-то? Андрей обязан сделать то-то и то-то — все, точка. Не сделает — не получит своих денег, и вообще с ним не станет никто иметь дела, раз он халтурит… Халтурить он не желал.

Можно сказать, что Ярый находился на грани нервного срыва. Ничего удивительного. Почему-то считается, что человек, прошедший несколько войн и с трудом после этого нашедший свое место под солнцем, — настолько супермен и зверь, что напрочь лишен нервов. С какой такой стати? Скорее наоборот — нервы у него натянуты до предела! Не зря говорят об «афганских» и прочих синдромах.

Человек, отдавший свои силы, свою кровь при исполнении, как раньше выражались, «интернационального долга», потерявший на войне много друзей и насмотревшийся там таких ужасов, что не дай Бог никому увидеть, возвращается на Родину. И, само собой, надеется, что все позади. И здесь его должны не то чтобы салютами приветствовать, а хотя бы обеспечить сносным жильем, работой. Да и оставить в покое, в конце концов! Отвоевал свое — живи, радуйся, что живешь… Но не тут-то было!

Начинаются хождения по инстанциям, поиски этого самого «места под солнцем» — и очень скоро выясняется, что тебя тут никто не ждал. Ты даже как бы многим мешаешь! А твои заслуги никого особенно не впечатляют.

Нужно все начинать с нуля — вот как Андрей, сменивший после возвращения в Москву несколько профессий. Ему, правда, повезло — встретил Анну, понемногу отошел от нервных перегрузок, дела повернулись к лучшему. И жилье — что было их с женой сокровенной мечтой, когда снимали квартиру, а позже комнату, — появилось.

Однако жизнь так и норовила ударить побольнее по темечку! Суматошный темп столичной жизни утомлял Андрея сильнее, чем он поначалу мог предположить. Ему хватало выдержки следить за собой, по возможности не проявлять эмоций, особенно отрицательных, — и все эти подавляемые, скрытые глубоко внутри желания и неосуществленные надежды вызывали у Ярого глубокие стрессы.

Однажды он вычитал у Зощенко (к которому до того относился без особого интереса) и выписал себе в блокнот поразившие его строки — о том, что крайнее утомление мозга и неумение создать себе сколько-нибудь правильный отдых привели Маяковского к ранней смерти. Что это была трагедия постоянной работы. Даже гуляя по улицам, Маяковский бормотал стихи. Даже играя в карты, чтобы перебить инерцию работы, Маяковский (как он сам говорил Зощенко) продолжал додумывать. И ничто — ни поездка за границу, ни увлечения, ни сон, — ничто не выключало полностью его головы. А если иной раз, создавая насильственный отдых, поэт и выключал себя из работы, то вскоре, боясь крайнего упадка сил, снова брался за работу, чтоб создать ту повышенную нервную инерцию, при которой он чувствовал, что живет. И так происходило даже на юге, где он подолгу лежал на солнце, вел размеренную жизнь, но для головы, для мозга режима не менял. Это создавало хроническое нервное перераздражение. Поэт с каждым годом чувствовал себя все хуже. Головные боли, вялость и разбитость усиливались.

Такая трагедия и гибель нередко случались с великими людьми. И причины гибели часто создавались непомерной тратой нервной энергии, неумением обращаться с самим собой и неумением заведовать сложной машиной — своим телом…

Андрей выписал этот отрывок, в очень сокращенном виде, из книги Зощенко «Возвращенная молодость». Книгу Зощенко он за последние несколько лет перечитывал целиком раза три. Она стала его настольной книгой и как бы лекарством от стресса.

Там же он вычитал мнение писателя о смерти Джека Лондона — может быть, спорное, но интересное. Зощенко утверждал, что этот здоровяк и «матрос», этот писатель величайшего оптимизма и утверждения жизни, покончил с собой на сороковом году жизни практически по той же причине, что и Маяковский. Смерть эта, по мнению Зощенко, только казалась неожиданной и невероятной (родные писателя долгое время даже скрывали это обстоятельство!)

Что же выяснилось? Джек Лондон в течение восьми-десяти лет написал столько, что другой писатель при нормальной работе мог бы сделать в течение всей жизни. Почувствовав крайнее утомление, писатель бросает работу и уезжает на какие-то чуть ли не Соломоновы острова, надеясь там починить свое здоровье долгим отдыхом и путешествием. Однако мозг, ослабленный крайним и длительным напряжением и отчасти алкоголем, не мог восстановить и даже поддержать нормальную работу организма. Потерянная инерция, на которой держался писатель, рухнула. И реакция была столь велика, что Джек Лондон без сожалений расстался с жизнью…

Вычитанное у Михаила Зощенко сильно повлияло на Андрея. Тем более что в книге давались еще и прямые способы снятия стрессов. Например, цитата из Марка Аврелия: «Измени свое мнение о тех вещах, которые тебя огорчают, и ты будешь в полной безопасности от них». Здорово сказано! Но как это понимать? Как заменить свое мнение, скажем, о необходимости уложиться в отведенные для написания статьи сроки? Сроки даны жесткие, и ежедневная норма одна может приблизить работу к завершению. Андрей не был Марком Аврелием — и вещи, которые его «огорчали», вовсе не становились менее актуальными от желания или нежелания Ярцева над ними думать. Может быть, изменить о них мнение в том смысле, что эти вещи подождут — мол, успеется? Но это — самообман! Ничто не успеется. А стало быть, отдохнуть так и не удастся.

Андрей, зная, с какой необузданной стихией имеет дело, даже определил конкретные дни для написания. К примеру, стихов. Но и это не спасало от переутомления — дни летели слишком быстро, все заполненные неустанными трудами. И когда наступало, допустим, воскресенье, отведенное Андреем для создания хотя бы нескольких четверостиший, или «катренов», он с неудовольствием замечал, что в голове у него совершенно пусто. Но все равно писал — и так появлялись на свет беспомощные, рахитичные стишки, которые он даже Анне стеснялся показывать. Налицо был некий кризис.

Как из него выйти — вот что занимало все мысли Андрея, когда он поднимался по лестнице в свой кабинет, где нечасто в последнее время появлялся. Ярцев открыл дверь своим ключом, вошел и опустился в кресло за рабочим столом. Несколько минут сидел молча, потом взглянул на настенные часы и нажал на кнопку селектора… Его соединили с Мерингером.