Книга Последний холостяк - Бетина Крэн

Она почувствовала странное стеснение в груди, он же продолжал испепелять ее взглядом, в котором читались неутоленная страсть и жажда любви.

– Признайтесь, что вы тоже неравнодушны ко мне! – воскликнул Ремингтон. – К чему лицемерить? Не лучше ли продолжить нашу восхитительную игру?

Лгать ей не хотелось, она ведь уже выдала свои подлинные чувства к нему во время их пылкого соития. Ее губы, глаза и тело рассказали ему все в мельчайших подробностях.

– Не стану отпираться, вы пробудили во мне пылкие чувства, – низким голосом ответила Антония, взглянув в его глаза цвета шоколада, в которых легко было утонуть. – Я вновь ощутила необыкновенный подъем и неописуемую радость, очутившись в ваших объятиях. Однако я не уверена, что должна становиться рабой своих чувств. Вы все еще остаетесь для меня загадкой, и я не знаю, чего от вас ожидать, милорд. Более того, в минуты ослепления страстью я теряю контроль над собой. Да, вы пробудили дремавшего во мне беса, сэр, и мне бы хотелось видеться с вами ежедневно. Но я боюсь превратиться в покорную исполнительницу вашей воли, страшусь потерять свою независимость и самостоятельность, перестать уважать себя…

– Я не намерен превратить вас в марионетку, Антония! – прошептал Ремингтон и нежно поцеловал ее в щеку. – Равно как в мои планы не входит лишение вас разума и силы воли. Оставайтесь собой и будьте уверены, что все случившееся между нами не имеет отношения к нашему спору.

Он говорил это от чистого сердца, но во взгляде Антонии угадывалось сомнение. Внезапно он вздрогнул, пронзенный поразительной мыслью: ведь на самом-то деле в его первоначальный план входило оскорбить и смутить эту женщину. Смущенный своим открытием, он промолвил:

– Пожалуй, нам лучше привести себя в порядок, сюда могут войти. Продолжим наш разговор в другой раз и в более подходящем для этого месте.

Напоследок поцеловав ее в губы, он помог ей встать с кровати и застегнуть пуговицы на платье. Тронутая его заботой и нежностью, Антония прятала глаза. Он окинул взглядом спальню и сказал:

– Я не стану вас торопить или принуждать к чему-то. Решайте сами, стоит ли возобновлять интимные отношения. Пожалуй, стены этой комнаты хранят множество секретов и навевают самые разные и неожиданные мысли и воспоминания. Не лучше ли нам встретиться у меня дома? Там куда более спокойно, прислуга уходит рано, остается лишь дворецкий Филиппе. Вы придете ко мне этой ночью, Антония?

– Но… – Она страстно хотела ответить ему «да», наплевав на условности и позабыв о благоразумии. Однако мысль о возможных печальных последствиях этого безрассудства вынуждала ее колебаться. Она долго молчала, трепеща в его руках, и только собравшись с духом, пролепетала:

– Не торопите меня, Ремингтон! Дайте мне время на раздумья. Я хочу быть уверена, что наши отношения не обернутся бедой.

Он теснее прижал ее к себе и погладил ладонью по спине и бедру. Она прильнула к нему и припала щекой к его груди. Он мог бы уговорить ее нанести ему визит этой ночью, но предпочел остаться джентльменом: отстранился и, кивнув в знак согласия, сказал:

– Вы правы, Антония, не надо торопиться. Но помните, что я от вас без ума и готов ждать вас столько, сколько вам понадобится для принятия решения. А пока прощайте! – Он повернулся и покинул спальню.

Она проводила его растерянным взглядом и на ослабевших ногах подошла к туалетному столику. Несколько минут она сидела молча, не вглядываясь в свое отражение. Наконец ее затуманенный взгляд скользнул по зеркалу – и глаза чуть было не вылезли из орбит от изумления. На нее смотрела взлохмаченная полубезумная развратница с опухшими губами, трепещущими ноздрями и вожделением во взгляде. Неужели именно такой и видел ее Ремингтон? О Боже, какой позор! Вот во что превратило ее их самозабвенное совокупление! Она принялась расстегивать пуговицы на платье, распахнула его и увидела, что набухшие груди покрыты синяками от засосов, а соски пылают. Страсть с новой силой нахлынула на нее.

Как же ей жить после всего этого? Что делать?

Но зеркало не давало ответа на этот вопрос.

Антонию охватило отчаяние.

Напускного спокойствия Ремингтону хватило, лишь чтобы с невозмутимым видом покинуть ее дом. Но стоило только ему очутиться на улице, как сердце вновь бешено застучало, вызывая тягостную боль в груди, а живот свело. Ему показалось, что он умрет, если не будет двигаться, и он быстро пошел по Пиккадилли в направлении Мейфэра, где свернул в Гайд-парк, надеясь, что там никто не обратит внимание на то, что он спорит вслух с самим собой.

С поднятым воротником, руками, засунутыми в карманы распахнутого пальто, и пылающим взором; которым он сверлил дыры в тротуаре, Ремингтон выглядел жутковато. Прохожие шарахались от него, как от опасного умалишенного, сбежавшего из сумасшедшего дома, а дамы провожали его изумленными взглядами. Переходя улицу, он лишь чудом не попал под экипаж, но даже это казалось ему пустяком по сравнению с той опасной ситуацией, в которую он сам загнал себя.

Его не на шутку встревожило соглашение, заключенное им со своими приятелями по холостяцкому братству – Вулвортом и другими членами клуба «Уайтс», павшими жертвой интриг Антонии. Суть этого договора заключалась в том, что он обязался заманить ее в свой дом, соблазнить и позволить обманутым ею джентльменам застать ее в его постели в самый пикантный момент, как в свое время поступила с ними она. Но теперь, после всего того, что произошло между ними, граф уже не мог решиться на такой позорный шаг.

Он действительно был очарован и пленен этой красавицей, прячущей под холодной внешностью пылкую натуру вакханки. Заманив его с помощью своих искушенных старых кокеток в ловушку, Антония пробила брешь в его защитном панцире и завладела его сердцем.

Отныне он уже не считал ее расчетливой и хладнокровной поборницей нравственности, ставящей для неблагоразумных холостяков силки супружества. Она перевоплотилась в желанную женщину, гордую, чувственную, ранимую и невероятно страстную. И сегодня вечером граф надеялся закрепить свой успех и превратить ее в постоянную любовницу.

Переступая порог особняка леди Пакстон в первый раз, Ремингтон вынашивал план доказать ей свое превосходство, коварно склонить ее к интимной близости и потом опозорить, мстя за обманутых друзей. Однако сейчас одна мысль об этих гнусных намерениях доставляла ему страшную душевную боль. И что же ему в таких обстоятельствах следовало делать? Граф в очередной раз поморщился и глухо зарычал от досады.

Перед его мысленным взором возникли пьяные физиономии других участников заговора против Антонии Пакстон, возложивших на него роль мстителя за испытанные ими по ее вине унижения. Страшно было даже представить те гримасы гнева и негодования, которые неминуемо исказят их в случае его отступничества. Нет, после всех громких публичных клятв и обещаний, отказ от порученной ему миссии был бы расценен в узком кругу благородных джентльменов как постыдное предательство. И тогда двери элитных клубов и приличных домов для него оказались бы навсегда захлопнуты. Он превратился бы в изгоя и был бы вынужден отказаться как от политической деятельности, так и от привычного образа жизни. Кто станет общаться с аристократом, не умеющим держать слово?