Книга Последний холостяк - Бетина Крэн

Она так расслабилась после таких слов, что позволила ему податься вперед и жарко поцеловать ее в губы. В голове у нее помутилось, по телу пробежала сладкая дрожь, кровь забурлила в жилах. Каждое новое прикосновение графа к ее коже усиливало разгоравшуюся в ней страсть.

Ремингтон повалил ее на постель, которую чудесным образом успел расправить и разложить на кровати, пока она пребывала в легком обмороке. Антония обняла его за плечи и с наслаждением прижалась к нему всем телом, запустив ему в волосы пальцы.

Повторялось то, что однажды уже произошло в малой гостиной наверху: они вновь готовы были слиться в упоительном экстазе, словно и не было никаких сомнений и ссор в предшествующие этому восхитительному мигу дни. Отринув подозрения и предрассудки, Антония дала волю своим тайным желаниям и наслаждалась его поцелуями и ласками.

Согревая ей шею дыханием, Ремингтон торопливо расстегивал бесчисленные пуговицы на платье. Наконец его губы коснулись ее бюста, выпирающего из-под края корсета, и она томно застонала. Он же внезапно поднял голову и воскликнул:

– Проклятые пуговицы! Чего бы только я не отдал сейчас за ножницы!

Антония смотрела на него сверкающими глазами и не отвечала. Он ощутил столь сильное желание немедленно овладеть этой женщиной, что даже вздрогнул.

– Вы подлинная дьяволица, Антония Пакстон, и Клео по сравнению с вами – сущий ангел, – хрипло произнес он.

– Неужели? – выдохнула она и закрыла глаза, как бы демонстрируя свою готовность позволить ему делать с ней все, что ему вздумается.

Ремингтон вновь припал губами к ее рту, и она удивила его, сжав ему кончик языка губами. Он с радостью включился в предложенную ему амурную игру и стал пылко ласкать ее не только языком, но и руками, постепенно стягивая с нее юбки. Однако их покрой мешал ему сделать это с желаемой легкостью и быстротой, юбки застряли где-то на коленях.

– И кто только выдумал этот идиотский фасон? – в отчаянии воскликнул Ремингтон. – На такое способен лишь человек, ненавидящий как мужчин, так и саму естественную любовь!

В ответ Антония тихо рассмеялась и посмотрела на него так, что он прекратил излишнюю болтовню и впился губами в ее торчащий розовый сосок. Антония густо покраснела и застонала. Он стал теребить пальцами ее второй сосок, потом сжал его губами и принялся поглаживать руками ее бедра и колени.

Низ живота Антонии налился сладкой тяжестью, по коже побежали мурашки. Пальцы Ремингтона проникли под кружево панталон и – и по ее бедрам растеклось блаженное тепло. Когда же его рука достигла самого ее заветного местечка, она впилась пальцами ему в плечи и стала двигать торсом. Жар напрягшегося мужского естества проникал в ее лоно даже сквозь несколько слоев ткани.

С каждой секундой давление на ее тело отвердевшей плоти становилось все мощнее и явственнее, его руки все нетерпеливее ласкали ее груди, вызывая в ней растущее желание.

– Возьми же меня наконец, Ремингтон! – выдохнула она свое сокровенное желание заполнить пустоту в лоне.

Прервав поцелуй, он пристально взглянул на нее, изнемогающую от вожделения, и промолвил: – Непременно, любимая!

В следующий миг все ее женское естество содрогнулось, пронзенное его раскаленной мужской плотью. Он запечатал ей уста поцелуем и начал ритмично и настойчиво возносить ее к облакам, туда, где ее ожидали райские ощущения. Потеряв остатки рассудка, Антония полностью отдалась этому головокружительному полету. Внезапно внутри у нее словно лопнула натянутая струна – она вздрогнула и задохнулась от неописуемого блаженства, растекшегося по низу живота. Глухо вскрикнув от восторга, она судорожно вцепилась пальцами в его плечи и забилась в сладких конвульсиях. Очень медленно жар в лоне спал, с глаз ее упала пелена, и Антония, обмякнув, замерла в приятном изнеможении, не решаясь открыть глаза.

Тяжело дыша, Ремингтон продолжал сжимать ее в своих объятиях. Он дрожал от перевозбуждения, но сдерживал желание перешагнуть роковой рубеж, поскольку отчетливо осознавал значимость всего случившегося и чувствовал, что Антония полностью удовлетворена. Впервые партнерша отвечала ему с поразительной пылкостью и не скрывала того, что теряет сознание даже от ласк его губ и рук. Слегка отстранившись, он с нежностью взглянул на ее лицо, светящееся женственностью, довольством и счастьем.

Ее длинные ресницы чуть заметно подрагивали, на блестящих щеках играл румянец, порозовела шея и плечи. Она открыла глаза и вздохнула, намереваясь что-то сказать, но вдруг тишину нарушил дребезжащий старческий голос:

– Вы здесь, мадам?

Это приближался Хоскинс.

Антония зажмурилась и замерла. Ремингтон вдавил ее телом в перину и затаил дыхание. Шаги и голос дворецкого становились все громче, в голове у Антонии зашумело, страх сменился ужасом. Хоскинс застыл в дверном проем, крякнул, очевидно, пораженный беспорядком в спальне хозяйки, что-то пробормотал и ушел. Выждав некоторое время, Ремингтон выглянул из-за горы подушек и с облегчением сказал:

– Вряд ли он заметил нас за этой баррикадой из перины, покрывала и одеяла. Но какого дьявола ему вздумалось войти сюда в самый неподходящий момент? Уж не подстроили ли вы это заранее, мадам? Или старикан обладает редким чутьем на разврат?

От возмущения Антония стряхнула с себя оцепенение и, оттолкнув графа, села на кровати. Да как он посмел заподозрить ее в подлом коварстве! Какой позор и срам!

– Я ничего не планировала заранее! – срывающимся голосом воскликнула она. – Как можно планировать собственный обморок от внезапного порыва страсти? И зачем уговаривать дворецкого входить сюда в столь пикантный миг? Не смейте ко мне прикасаться! – добавила она, когда он обнял ее и поцеловал. – Отпустите меня сейчас же! Вы мне противны, сэр!

– Антония! Не сердитесь, я пошутил! Разумеется, вы ничего не подстраивали, это я соблазнил вас и вовлек в амурную игру. Но клянусь, я не раскаиваюсь в содеянном. Равно как не сожалеете о случившемся и вы… Не так ли?

Она смущенно поступилась и прикусила язык.

– Признайтесь, что вы давно уже не испытывали ничего подобного тому, что ощутили сейчас со мной! – не унимался граф.

– Но ведь вам известно, что я вдова… – уклончиво пролепетала она. – Правда, мой супруг не мог бы сравниться с вами в силе и пылкости ласк, он был уже в преклонных годах, когда женился на мне. Но я честно исполняла свой супружеский долг…

О том, что покойный муж избегал частых визитов в ее спальню по ночам, напуганный темпераментом супруги, она благоразумно умолчала.

– Антония! Не сердитесь, выслушайте меня! – Ремингтон сжал руками ее лицо и, повалив на постель, заставил смотреть ему в глаза. – Мне, признаться, нет дела до интимных деталей вашего супружества. Но вы должны знать, что я стал рабом своей страсти к вам. Я хочу всегда видеть ваши голубые глаза и пухлые алые губы, напрашивающиеся на поцелуй. Жажду ощущать жар вашего тела и бархатистость кожи, покрывающейся мурашками от моих прикосновений. Клянусь небом, Антония, ни одна женщина еще не вызывала во мне подобного вожделения!