Книга Близнецы - Тесса де Лоо

Анна попробовала оторвать взгляд от гипнотизирующих черных глаз.

— Уверяю вас, я очень люблю Мартина, — поклялась Анна.

— Ох уж эта любовь! — пренебрежительно сказала женщина. — Сплошной обман и уловки, чтобы только свести женщину с ума!

Дрожащими руками Анна принялась распаковывать чемодан, вытащив оттуда первую попавшуюся блузку.

— Простите, — произнесла она едва слышно, — я хотела бы переодеться.

— Подумай об этом! — Женщина победоносно вышла из комнаты.

Анна опустилась на край кровати. Она считает меня недостойной партией — была ее первая мысль. Что это за мать, которая за спиной своего сына пытается расстроить его планы? Планы солдата, которому срочно нужно возвращаться на войну! Остолбенело глядя на подвенечное платье, Анна погрузилась в путаные размышления, откуда нетерпеливо-радостным стуком в дверь ее вырвал Мартин.

— Darf ich reinkommen?..[72]

Анна мужественно решила держать язык за зубами.

После ужина мать поставила перед сыном фарфоровую миску, расписанную цветами.

— Я приготовила для тебя сюрприз, мой мальчик, ты это обожаешь!

С таинственной улыбкой она извлекла откуда-то стеклянную банку с абрикосовым компотом и налила миску до краев.

— А Анне? — спросил Мартин.

— Но я специально для тебя берегла… — Лукавый воинственный блеск в глазах.

Мартин вздохнул.

— Пожалуйста, поставь еще одну миску.

Мать не шелохнулась. В набитых до отказа комнатах она была царицей — тот, кто осмеливался ступить на ее территорию, подвергался странным проявлениям неистовой материнской любви. Воинственность сменилась обидой.

— Ах так… значит, я должна для нее….

— Да, иначе я не притронусь к компоту.

За пределами квартиры она была им не страшна. Облегченно вздохнув, они отправились в центр города, который кокетливо раскрывал перед ними свои церкви, дворцы, регулярные парки, пруды и кондитерские.

Для него это был его город, для нее — генеральная репетиция ее будущего. Здесь они поселятся, как только закончится война. В музее они любовались сокровищами династии Габсбургов, с горы Леопольдсберг смотрели вниз на городские крыши. Билеты в оперу или в театр купить было сложно, но только не для солдата с увольнительной. На каждый спектакль, который они посещали, он приглашал и мать. Всякий раз она настаивала на компании ее близкой подруги — пышной экзальтированной дамы в оборках и кружевах; во время спектаклей она считала своим долгом посвящать всех во внезапно озарявшие ее мысли.

— Мама, — не выдержал Мартин, — я рад, что ты ходишь с нами… но эта твоя подруга…

— Ах, вот как! — Она оскорбленно вскинула подбородок. — Тебе не нравится моя подруга? Но ты ведь тоже не спрашивал моего мнения при выборе своей спутницы.

В спальне Мартин извинился за ее слова, утомленно глядя на Анну:

— Мне очень жаль, ты уж прости ее… Она стала такой после ухода отца. Я был тогда еще ребенком. Она никогда не была нормальной матерью… в привычном понимании этого слова. Она всегда хотела мной обладать, подчинить своей тиранической власти. Чтобы отомстить за себя. Ничего не поделаешь, так уж сложилось.

Радостное предвкушение, вызванное городом, медленно таяло. Анне казалось, что, широко расправив крылья, над ним парит ее свекровь, — куда бы они ни ходили, ни один район, ни одно здание не ускользало от ее тени. Возвратившись как-то домой, они очутились в траурной атмосфере. Шторы были задернуты, в нос ударил резкий запах уксуса. Они осторожно открыли дверь в спальню. Мать с закрытыми глазами лежала на кровати, а ее подруга накладывала на сердце смоченный в уксусе компресс.

— Тсс, — прошептала она, приложив палец к губам, — у вашей матери нервный срыв.

Мартин крепко сжал челюсти. Бросив холодный взгляд на эту сцену, он повернулся и вышел. Анна мешкала у постели, беспокойно глядя на бледную как смерть свекровь. Боже мой, подумала она, если он так обращается со своей матерью, как он поступит со мной, если я заболею? Ей стало не по себе, и она на цыпочках покинула комнату. Мартин с подавленным видом сидел на кухонном столе.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — начал он, — но я вот что тебе скажу: это чистой воды комедия. С ней все в порядке.

— Откуда ты знаешь? — возмущенно спросила Анна.

— Ладно, — вздохнул он. — Несмотря ни на что, ты ей сочувствуешь. Подойди к ней и пощупай пульс. Тогда ты убедишься, насколько это серьезно.

Анна робко вернулась в спальню. Она положила палец на широкое запястье, подруга дружелюбно ей кивнула. Пульс был стабильным — таким, как положено. Мать Мартина не открыла глаз и продолжала возлежать на подушках, как огромный надломленный черный георгин.

— Я должен тебе кое в чем признаться, — сказал Мартин, — я уже несколько дней не решаюсь тебе сказать… Мы не можем сейчас пожениться…

Анна застыла на месте.

— Почему?

Он обнял ее за плечи. Его отпуск был незаконным, он подделал увольнительную. После военной кампании им дали трехнедельный отдых. В России, разумеется. Командир, свой парень, предложил им: «Перед тем как снова придется оказаться в этом аду, я советую вам… съездить на пару недель домой. Под мою ответственность». О таком официальном событии, как свадьба, следовало сообщать вышестоящему начальству, поэтому Мартин будет чувствовать себя предателем. Анна молча кивнула. Война вдруг снова выплыла на поверхность. В полном раскаянии он склонил голову ей на плечо. Какое все это имеет значение по сравнению с тем, что скоро ему предстоит отбыть на восток. А ей на север. Они были лишь пешками на этой шахматной доске мирового масштаба.

— Этот ад… — повторила Анна задумчиво. — Расскажи мне все честно, Мартин, не скрывай от меня…

Он коснулся пальцем ее губ.

— Тсс…не надо, — прошептал он, — я здесь как раз для того, чтобы об этом забыть.

Когда приступ ипохондрии ей наскучил, мать решила воскреснуть из мертвых. Бесцельно слоняясь по дому, она снова занимала свои позиции. Мартин и Анна строили планы на последнюю неделю.

— Схожу-ка я в сберегательный банк, — размышлял он вслух, — не хочу считать каждый шиллинг.

Направляясь к выходу, они услышали звук хлопнувшей наружной двери. Они вышли из дома, Мартин взял ее за руку.

— Смотри…

По противоположной стороне улицы, чуть впереди них, в том же направлении опрометью бежала его мать — с высоко поднятой головой и большой, похожей на оружие, кожаной сумкой в руках.

— Куда это она так несется, — изумился он.

Они прошли мимо витрины с диндрлами.[73]