Книга Наследники Демиурга - Андрей Ерпылев

«Вот и неожиданное меценатство моих новых знакомых получает свое объяснение… – подумал Владислав, снова затягиваясь. – Плевать они хотели на художественные достоинства моего опуса. Неужели я своей рукой погубил родную страну? Нет, не может быть…»

Но эта странная приемная комиссия, небывалый аванс… Никакой «тенью великого отца» такое не объяснить. Равно как и настойчивость, опеку «меценатов», да и непонятный интерес неизвестных личностей, одно появление которых убило отца.

– Так, спокойно, – вслух сказал Сотников. – Все это бред. Игры утомленного сознания.

Ладно. Спишем все на глюки перегруженного переживаниями мозга. Тогда что? Спокойно дописать книгу, сдать заказчикам и получить причитающийся гонорар? А вдруг под окончательным гонораром подразумевается пуля в голову? Запросто. Например, для того, чтобы автор не смог переписать свое произведение. Не пошел на попятную, так сказать. Ведь отец-то, как следует из его исповеди, пошел. И не раз. Вдруг все это известно «Иосифу Виссарионовичу»?..

Владислав засиделся у стола до полудня, бесцельно помешивая давно и безнадежно остывший кофе. Лишь после того, как во дворе рявкнула чья-то автомобильная сигнализация, он вздрогнул, с недоумением уставился на зажатую в руке ложечку и вспомнил, что в доме закончился сахар, а купить его он так и не собрался.

«Заодно и проветрюсь, – думал он, шаря по кухне в поисках сумки или хотя бы пакета. – А то совсем закис здесь в четырех стенах…»

На площадке второго этажа он остановился и долго не мог понять, что же привлекло его внимание. И вдруг понял: десятки раз он проходил мимо почтового ящика с номером своей квартиры и даже не останавливался, поскольку в круглых дырочках на крашенной темно-серой «шаровой» краской жестяной дверце виднелась лишь темнота – давным-давно никто не присылал Сотниковым писем, газеты и журналы по нынешним временам выписывать было дорого, а счета за телефон милая соседская старушка заносила в квартиру.

Но теперь в ящике явно что-то лежало: все четыре отверстия, через которые дворовая шпана обожает поджигать скопившуюся у нерадивых жильцов корреспонденцию, демонстрировали нечто белое…

Владислав попытался поддеть это «белое» пальцем, но тот едва не застрял навеки в узкой дырке. Подумать только! А ведь когда-то давно тонкие мальчишеские пальцы проходили здесь без малейшего сопротивления.

«Нужно сбегать за ключом… А где он вообще – этот ключ? И существует ли еще на белом свете?»

Сотников-младший смутно припомнил, что в последний раз пользовался этим необходимым предметом года три назад, когда, в преддверии выборов куда-то, ящики набивали доверху наглядной агитацией соперничающие партии (или претенденты на высокий пост?). А вот лежит ли он сейчас на том месте, где был некогда оставлен?..

Ему повезло: ключ висел на том самом гвоздике, вбитом рядом с зеркалом в прихожей, куда он по привычке повесил его бог знает сколько времени назад. И годами, несколько раз в день пробегал мимо, даже «не повернув головы кочан», как писал другой Классик, не отец.

Загадочным содержимым ящика оказался конверт большого формата и самого что ни на есть казенного вида.

– Черт знает что, архив какой-то… – пробормотал Владислав, вертя так и эдак письмо.

Все штампы и печати были на месте, а значит, письмо пришло, как положено, по почте, а не было брошено прямо в ящик. Но при чем здесь архив?

Из вскрытого пакета на кухонный стол выпали три сложенных вдвое листа: две бледные ксерокопии страниц какой-то рукописи и листок, едва на четверть покрытый распечатанным на принтере текстом.

«Уважаемый Владислав Георгиевич, – значилось в письме. – Мы от всей души соболезнуем вам в постигшем вас горе…»

* * *

«Неужели, это правда?..»

Сотников так и этак крутил в руках две странички из отцовской рукописи. В том, что это именно его рукопись, не было и тени сомнения – тот же подчерк, разве что более тверды линии, а буквы – округлы и ученически ровны. И текст…

«Это же ТА САМАЯ рукопись! – твердил про себя Владислав, вчитываясь в два отрывка из романа, о существовании которого он узнал только что, из отцовского „завещания“. – Значит, версию со стариковским бредом и наполеоновским комплексом можно отбросить? Что остается?»

А оставалось именно то, о чем он боялся и думать: передался ему отцовский дар или нет, но он – горе-писателишка – описал в своей «заказной» книге гибель России. И если хоть толика из отцовских откровений – правда, то ему – наследнику Демиурга – нет места рядом даже с гнуснейшими предателями: для него в центре ада будет создан отдельный круг, а скорее всего – яма. И не ледяной грязью наполненная, как у Каина, Брута и кого-то там еще[18], а скорпионами и гадюками.

Чтобы отвлечься, сын Классика плюхнулся в кресло перед телевизором и принялся переключать канал за каналом, выхватывая на мгновение то очередной «ментовский» детектив, то репортаж с какой-то демонстрации, то набившее оскомину ток-шоу… Картинка сменялась картинкой, жизнерадостные лица – пейзажами, навязчивая реклама – видеоклипами популярной «попсы».

«Нет, не может этого быть! – с облегчением думал Владислав, следя за перипетиями жизни огромной страны. – Это бред сивой кобылы – никому, даже самому гениальному автору, не под силу создать такой живой образ, который мог бы воплотиться в жизнь. Тем более – написать сценарий жизни миллионов людей на без малого столетие вперед. Даже на год, месяц, день, наконец!.. Да какое там „миллионов“! Миллиардов, потому что Россия не зависла где-то в вакууме. Любое событие, случающееся в нашей стране, прямо или косвенно влияет на жизнь и судьбу всего мира, всех стран – от какой-нибудь крошечной Андорры до таких гигантов, как США, Китай и Индия…»

Уже убедив себя в собственной правоте и непогрешимости, несостоявшийся Демиург продолжал по десятому разу перещелкивать канал за каналом. До тех пор, пока ухо не резанули деловитые слова диктора какой-то новостной программы:

– …зарегистрирована сегодня в Центральной избирательной комиссии. Партия под названием «Мусульмане России», представляющая интересы миллионов людей разных национальностей, связанных главным – единой религией, призвана…

Пульт вывалился из разом ослабевшей руки Сотникова и брякнул об пол, а сам он, превратившись в нелепый манекен, продолжал пялиться в экран, на котором лицо диктора, да и программа вообще, давно успели смениться развеселой и пестрой рекламой чего-то сногсшибательно вкусного, дешевого, престижного, надежного…

* * *

Влад снова поднимался по крутой лестнице. Только на этот раз она не была пустынной…

Все пролеты, почти каждая ступенька были заняты людьми, иногда вроде бы знакомыми, иногда – знакомыми точно, а чаще всего – совершенно незнакомыми. Их было так много, что лестница напоминала эскалатор на какой-нибудь из станций кольцевой линии метро в час пик. Одинокий неподвижный эскалатор, ведущий вверх.