Книга Без окон, без дверей - Джо Шрайбер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глядя на него, Скотт чувствовал, как фигура колеблется, становится прозрачной.
Завертелся ветер, скрыл ее с глаз.
За ней стояла прокатная машина.
Машина стояла, как сугроб, наполовину утонув в снегу, железная Горгона, заснувшая под снежным покрывалом. Скотт открыл пассажирскую дверцу, глубоко вдохнул воздух, рухнул на сиденье, растирая руки. В кабине так же холодно, но укрыться от ветра — уже облегчение. Ключи торчат в зажигании — потребовалось три попытки, чтобы просто схватить их отмороженными пальцами, хотя и после этого мотор только кисло чихнул и не стал заводиться. Он все крутил ключ, нажимал на педаль газа, потом побоялся посадить двигатель и сдался.
Открыл бардачок, надеясь обнаружить фонарик, возможно сунутый туда по милости прокатной конторы. Разумеется, не обнаружил ровно ничего, ни аварийного маячка, ни даже спичек, которые помогли бы проделать дальнейший путь. Отдышавшись и вернув рукам некое подобие жизни, заставил себя вылезти.
Подумал о высоком мужчине на дороге, присевшем над кучей кровавого дерьма и ухмылявшемся ему.
«Могу идти, — решил он. — Могу идти вечно, если придется».
Прошел сквозь старые чугунные ворота, впервые привлекшие взгляд, когда он заставил Соню поехать на место гибели отца.
Через пять минут оказался на обочине шоссе и стал ждать.
Скотт потерял счет времени. Абсолютно не представлял, долго ли тут стоит, сунув под мышки голые руки, притоптывая для согрева ногами, дрожа до боли в ребрах и ужасной усталости мышц живота. Не проехало ни одной машины, ничто не шевелилось, кроме него и равнодушно гаснущего света звезд за миллионы миль. Только он и пустая дорога, безжизненная, как история. Через какой-то промежуток времени он почти решил вернуться к прокатному автомобилю, снова попробовать запустить мотор или хоть обогреватель включить, но побоялся пропустить Соню.
Побоялся того, что, возможно, увидит в лесу.
Наконец, прождав целую жизнь, увидел вдали фары, которые набирали яркость и силу, бросая на дорогу новые тени. Гул мотора приблизился, машина подкатила. За рулем сидела Соня в черной вязаной шапке, из-под которой выбились пряди волос. Вытаращила на него глаза на манер женщины, притормозившей на месте аварии.
— Скотт! У тебя жуткий вид!
Он попробовал что-то сказать и не смог — слишком сильно дрожал и голос потерял. Упав на сиденье, ощутил лишь тепло, и в тот же миг ночные кошмары смыла волна первичной благодарности.
— Держи кофе. — Она взяла хромированный термос, стоявший между сиденьями, налила ему чашку. По-прежнему трясясь, Скотт поднес ее к губам и стал глотать горячую крепкую жидкость, пока не начал таять лед в горле. Благодарное бормотание прозвучало, как непокорный гвоздь, вытаскиваемый железным ломом. В суставах пальцев медленно и методично разливалась боль. Светящиеся часы на приборной доске показывали 01:14.
— Мы застряли, выехав из бара, — сказала Соня. — Мне пришлось выйти, откапывать.
— Кто «мы»?
— Со мной Генри был. Я его к своему отцу отвезла. Эрл присмотрит за ним.
— Где мой брат?
Она на него посмотрела, возможно, пожала плечами — в плотном пальто трудно сказать.
— Точно не знаю. — Глаза из-под челки пристально его разглядывали, глубокий вопросительный взгляд пробил в нем какую-то брешь, чего не смог сделать кофе. Слова полились без дальнейших понуканий. И Скотт все рассказал — о находке черного крыла и тела Колетты, о том, как услышал ее голос по телефону. Докладывал с минимальным выражением, отстраненно излагая события, эмоциональная составляющая которых так же онемела, как внутренность его тела.
Когда закончил, Соня медленно проговорила:
— Что с тобой происходит?
— Разве не видно? — Он вытащил сотовый. — Потерял рассудок.
— Кому звонишь?
— Шерифу.
Она выхватила у него телефон так внезапно, что он покорился.
— Подожди.
Скотт нахмурился.
— Чего? — И впервые заметил, что они едут по шоссе к северу, а не к югу. — Почему мы не возвращаемся в город?
Соня глубоко вдохнула и медленно выдохнула через несколько секунд. Когда снова заговорила, голос звучал иначе, незнакомо, как у того, кто ведет ночью машину и чье лицо видно только частично.
— Ты должен кое-что увидеть.
— Где?
— Однажды твой отец зашел в бар, — сказала она. — Это было около года назад, прошлой зимой, и мы с ним там сидели одни. Он пробыл несколько часов… кое-что рассказал. Взял с меня обещание никогда никому не говорить, особенно тебе и Оуэну. — Она говорила очень медленно, почти с болезненной целеустремленностью. — Но я вряд ли смогу молчать после того, что от тебя услышала.
— В чем дело?
— Увидишь. Это далеко.
— Где?
— Дальше к северу. Тебе надо немного поспать.
— Не могу.
Он откинул голову на спинку сиденья, закрыл глаза. Несмотря на страшную усталость, думал, что ни в коем случае не заснет. И заснул.
Когда Скотт проснулся, еще было очень темно, крупные, вырезанные ножницами снежинки кружились в свете фар. Соня за рулем разговаривала по телефону так тихо, что ничего не разберешь, машина подъезжала к большому незнакомому серому зданию.
На часах 04:05.
Он кашлянул, и в обожженных ветром руках отозвалась острая боль.
— Где мы?
— В Пайн-Хевене.
— Никогда не слышал.
— Примерно в ста пятидесяти милях к северу от Милберна. — Она остановила машину и вышла. — Иди за мной.
Снова холод, только гораздо хуже. Ужесточавшийся северный климат врезался в неподготовленное полусознание жестью и железными стружками. Сон усугубил страдания, и отчасти хотелось вернуться в сонное забытье, которое несло его на север в тепле, в бездумной пустоте.
Вместо того Скотт сгорбился на пронзительном ветру, сунул руки в карманы, слепо следуя за Соней вдоль стены огромной постройки под жужжащими дуговыми натриевыми лампами. Сама протяженность и конфигурация здания как бы усиливала ветер, затачивала его, как лезвие, пока кости не опалило огнем. Он увидел воспаленными глазами кнопку с табличкой «Для входа нажать».
Соня прижала ее пальцем. Через минуту серая дверь щелкнула и отворилась, открыв больничный коридор, производственные зеленые стены, потертый кафельный пол под длинными флуоресцентными трубками. Несмотря на обещание тепла и света, Скотт заколебался, удержанный запахом чистящих средств и мастики для пола, который почти не пересиливал смешанные запахи тел, пота, мочи, экскрементов, копившиеся годами.
