Книга Олимпиец - Роман Буревой

– Итак, хроноаномалия во Втором поселке! – ловко изобразил недоумение Сулла. – Неужели же Крайняя Фула владела неизвестной технологией…

– Нет-нет, – перебил Тит. – Откуда у нас подобная вещь? Правду вам никто не откроет. Кто знал – тот умер. Но у меня есть гипотеза… Только дайте слово, что ничего не скажете старосте. Он не должен знать, иначе…

– Он так опасен, этот ваш староста Краб?

– Дайте слово! – почти закричал Тит.

– Хорошо, ваш Краб ничего не узнает. Итак, гипотеза…

– За неделю до взрыва на наш космодром опустился военный катер.

– Чей?

– Лацийский. Пилот был мертв. У него имелся жетон, по которому мы определили его имя. Опцион Луций Эмилий Павел, XX легион.

Сулла понимающе кивнул – в этом сообщении для него не было ничего нового.

– И еще… на корабле находился законсервированный образец его генетического материала. Так называемая кодовая таблетка.

– Ключ в виде генетического кода?

– Именно. Наши технари решили, что с его помощью мы получим доступ к начинке катера, забрали ключ и увезли катер во Второй поселок.

– Видимо, ключ не подошел, – хмыкнул Сулла.

– Тут нет ничего смешного.

– Я не смеюсь, клянусь Лацием! И это… все?

– Нет. Не все. Через два месяца, незадолго до появления транспортника «Красного Креста» к нам прибыл еще один катер. Точно такой же.

– И вы позволили ему сесть? После уничтожения Второго поселка? – искренне изумился Сулла.

– Он не спрашивал разрешения. Мы даже не видели, как он садился. Катер вдруг очутился на космодроме, и пилот потребовал связи с командованием.

– Пилот был жив? – Сулла затаил дыхание.

– Ну да. Я его видел. И даже узнал. Это был опять же Луций Эмилий Павел. Точно такой же, как тот, мертвый.

– Что же с ним стало, с тем, который оказался живым? – спросил патриций, понизив голос, чтобы не выдать своего волнения.

– Его привезли в поселок. В наш.

– Этот парень здесь? В вашем куполе?

– Да.

– Где?

– В секторе старосты. Краб его прячет.

– Зачем?

– Не знаю.

– Сколько раз ты его видел?

– Всего два раза. Сразу после прилета. Потом через месяц. И все. Очень молодой человек. Лет двадцать, не больше. Но ведет он себя как опытный человек. И повадки у него были странные, – торопливо, понизив голос, заговорил Тит, будто только теперь осознал, насколько сильно рискует. – Он говорил очень тихо. И чем тише – тем более угрожающе. Двигался почти бесшумно. Был вкрадчив. Во всем. Он был… как царь… или бог…

«Похож на патриция», – отметил про себя помощник префекта по особо важным делам.

– Староста потом что-нибудь говорил о своем пленнике… или квартиранте, уж не знаю, как его и назвать?

– Сам – ни разу. Я однажды спросил его, как поживает этот человек, может быть, его надо осмотреть – все-таки он провел в анабиозе немало времени, а камера была не самой лучшей. На это Краб ответил – парень в порядке. И велел мне молчать. Больше я на эту тему не заговаривал. Хотя уверен, что осмотреть пилота просто необходимо. Но Краб его не выпускает. А в колонии никто против Краба не пойдет – тем более ради незнакомца. И я не пойду.

– У тебя есть его генетический образец?

– Этот второй Павел не позволял мне взять образец ткани. Но я все же умудрился это сделать. Учтите, все это я говорю вам – первому.

– Благодарю за доверие, – усмехнулся Сулла. – А где корабль, на котором прилетел этот парень?

– Корабль?

– Ну да, катер, ведь он прибыл на катере?

Тит задумался:

– Если честно… не знаю. Не думал об этом. Наружу я никогда не выхожу.

– Будь добр, передай мне контейнер с генетическим образцом пилота.

Тит поколебался, но просьбу выполнил. Образец находился в так называемом генетическом жетоне.

– А ты не знаешь, генетический код погибшего пилота и этого, живого, совпадал полностью?

– Не знаю… ничего сказать не могу. Во-первых, тот образец сгинул во Втором поселке. А во-вторых, у меня для этого нет оборудования.

– Ну что ж, твоя помощь неоценима, Тит. Кстати, ты не просветишь меня насчет устройства жизни вашей колонии?

– Если смогу.

– Сможешь. Мои вопросы просты. Насколько я знаю, на колониях Лация республиканские порядки. Власть выбирается – на всех уровнях. И, как я понимаю, старосту Краба жители должны были избрать сами.

– Так и было, – Тит усмехнулся, обнажая по-детски голые десны. – Мы избрали его старостой Первого поселка. Он неплохо справлялся. То есть даже хорошо справлялся, а потом случилась катастрофа. Нас осталось слишком мало, чтобы что-то предпринимать и менять. Краб предложил не проводить выборы, а просто оставить его на этом посту. Все согласились – у нас не было иной кандидатуры.

– Вы не пытались протестовать?

– Н-нет… Зачем? Мы ничего не хотели менять. Староста нас устраивал. Никого не притеснял. В первый момент нам казалось, что эти порядки временные – до тех пор пока не придет помощь от метрополии. Но месяц проходил за месяцем, никто не прилетал. О нас забыли.

– Получается, вы по доброй воле оказались в рабстве у этого вашего Краба, – в голосе Суллы мелькнуло презрение.

– Добрая воля попавших в беду поселенцев – это звучит, по меньшей мере, смешно, – заметил врач. – Нашей первейшей задачей было выжить, а не добиваться соблюдения буквы и духа лацийских законов.

– Одно другому не мешает.

Сулла мог бы рассказать Титу, что Крайняя Фула отказалась от помощи спасателей, и, скорее своего, от имени колонистов это сделал староста. Но патриций лишь спросил:

– У вас ведь есть аппарат дальней связи.

– Ну да, аппарат стоит у Краба в секторе. Наверное, мы слишком сосредоточились на ожидании помощи извне, – очень тихо заметил Тит.

– Неужели ни разу никто не протестовал…

– Был один случай. Двое парней решили отремонтировать один из транспортных катеров и отправиться за помощью. Так вот, староста им запретил.

– Они послушались? – недоверчиво хмыкнул Сулла.

– Нет. Их казнили… публично.

– Ого. Хочешь сказать, что их осудили на смерть?

– Да. Осудили.

– Разве по римским законам осужденный на смерть не может апеллировать к народу? То есть именно к вам, ко всем поселенцам?

– Они апеллировали… Но мы… мы… мы проголосовали за смерть. Я видел, я точно видел: почти все подняли руки. А потом, потом все отказывались и говорили, что они не поднимали рук. Никто. Все отреклись.