Книга Мефодий Буслаев. Книга Семи Дорог - Дмитрий Емец

Москва встретила серым небом и мелким дождем. Пока они ходили в залаз, кто-то успел приклеить к фаре мотоцикла листовку. Пока хранитель отдирал ее ногтями, попутно комментируя уникальные свойства рекламируемого товара, который он теперь точно не купит, хотя честно собирался, дочь Арея пристраивала принтер на сиденье мотоцикла, соображая, как можно его привязать и уместиться самой.

– С коляской нужно покупать мотоциклы потому што… – ворчала она.

Эссиорх поежился. Коляски ему представлялись теперь совсем другие. Что-то такое беленькое, с цветочками и дутыми шинами. Заклинившее воображение работало в единственном направлении.

Варваре не хватило длины резинки. Решив пропустить ее изнутри, она откинула крышку принтера, потянула картридж и внезапно наткнулась на застрявшую страницу.

– Ого! – воскликнула она. – Только не надо говорить, что это про меня!

– Что?

– Да вот!

Эссиорх расправил смятый лист.

– Надо же! Кажется, Шохус что-то вынюхал и распечатал для себя. Маловероятно, что он собирался выложить это в Интернете, – пробормотал он.

На белом листе цепочкой были напечатаны семь имен, все почему-то с маленькой буквы:

шилов – прасковья – мефодий – варвара – чимоданов – мошкин – дафна

– ДАФНА! Но откуда? Значит, Лигул уже знает!

Хранитель прикинул, когда Дафна вернулась из Эдема. Буквально только что. А сколько времени смявшаяся страница провела внутри принтера? Не меньше нескольких дней!

– Не просто знает! Он знал раньше Троила! – озвучил маг сам себе.

Его рука, вслепую пытавшаяся завести мотоцикл, впервые в жизни промахнулась мимо ключа, царапнув ногтями поверхность недавно покрашенного бензобака.

Глава 15

Щенок с царапиной на животе

Любовь. Или это остаток чего-то вырождающегося, бывшего когда-то громадным, или же это часть того, что в будущем разовьется в нечто громадное, в настоящем же оно не удовлетворяет, дает гораздо меньше, чем ждешь.

Чехов. Из записных книжек

Новая квартира валькирии медного копья Холы находилась на «Юго-Западной». Обычно она не собирала народ у себя, но тут позвала абсолютно всех, включая Ирку с Багровым, о существовании которых в обычное время едва ли вспоминала. В конце концов, ремонтом этой квартиры она занималась последние полтора года, вливая в нее все возможные и невозможные средства.

Бэтла по телефону насплетничала, что, готовясь к приему, Хола успела так взвинтиться, что ее оруженосец тикает глазом, а мама, у которой она забрала всю посуду, грустно перебирает роддомовские фотографии и бормочет: «А какая ласковая, какая тихая была девочка!»

Ирка вышла из метро, и ее сразу стало футболить ветрами, которые в этой части столицы разгуливали точно по шахматным клеткам, набирая скорость на прямых проспектах между бесконечной протяженности строениями. Обычно жители юго-запада столицы все прощают своим ветрам, однако сегодняшний очень уж разбуянился. Он выдергивал из рук зонты и пакеты, опрокидывал выносные столики кафешек, закручивал на проводах дорожные знаки, сдергивал тенты, срывал вывески. Даже рот открывать было опасно, потому что его моментально набивало пылью, которая с огромной скоростью неслась вдоль проспекта в сторону центра.

Навстречу ей в шебутной компании картонных стаканчиков, с которыми ветер познакомился в ближайшей урне и, не желая расставаться, захватил их с собой, прокатилось пластиковое ведро. Его короткими прыжками догонял огромный мужчина, похожий на Пьера Безухова. Ирка с опаской ждала, что Безухова сейчас сдует и он покатится по тротуару, сбивая всех с ног, но не тут-то было. Пьер догнал ведро, развернулся и мощно, как ледокол, зашагал навстречу ветру.

Ребята пристроились сзади, используя его широкую спину как укрытие.

– Раздеваются леса, мокнут птичьи голоса, – сказал Матвей, хотя не было ни лесов, ни голосов, да и дождь только угадывался. Ну и что? Истинная поэзия никогда не заморачивается мелочами.

– Это как-то неблагородно! Использовать человека и ничего не давать взамен, – сказала Ирка, кивая на спину быстро идущего Пьера. – Надо сделать для него что-то хорошее.

– Например? – спросил Матвей.

– Не знаю. Придумай что-нибудь! Ты же креативный!

Багров польщенно хмыкнул.

– Ладушки! Если он уронит бумажник, мы его не прикарманим, – пообещал он.

Ирка хотела сказать, что он его никогда не уронит, но в этот миг на асфальт шлепнулся пухлый бумажник из серой кожи. Матвей поднял пропажу и вернул владельцу. Пьер Безухов остановился, недоверчиво схватился за внутренний карман, а потом вдруг всплеснул руками и настойчиво стал совать Багрову деньги. Тот протестовал, пятился, но великодушный Пьер не успокоился, пока, догнав его, насильно не затолкал в карман рубашки несколько крупных купюр.

Смущенный Матвей вернулся к Ирке.

– Оказывается, честным человеком быть выгодно! Знаешь, сколько я заработал?

Ирка подозрительно уставилась на него.

– А почему у него бумажник вывалился? Только не говори, что обошлось без твоих штучек!

– Так я ж не знал, что там полкило денег окажется и он мне их совать будет! А такой с виду скромняга, с мусорным ведром, – оправдывался Багров.

Ирка рассердилась и отвернулась, тем более что говорить все равно было трудно из-за летевшей пыли. К тому же Безухов куда-то свернул. Его надежная спина больше не защищала их от ветра. Пьер спешил домой. Там его ждали жена Наташа Ростова, дочь-хорошистка Саша двенадцати лет, диетический бульон, вечернее сидение в блоге и хитроумно припрятанная за шторой бутылка коньяка.

Ирка больше не вспоминала о Пьере. На ее воображении точно большая каменная жаба лежала. Она шла против ветра, сильно наклонившись вперед, чтобы не быть сбитой с ног, и думала о том, что скажет Фулоне о копье Таамаг. Лучше всего, конечно, было бы вообще не ходить на встречу валькирий, но это казалось ей слишком трусливым, и она назло себе решила пойти.

Прошло уже несколько дней, как бывшее копье Таамаг было спрятано в трещине под фундаментом их дома в Сокольниках. Куртку с орудия она так и не сняла, брезентом, по авторитетному совету Мамзелькиной, не обзавелась, лишь натянула сверху плотный мусорный пакет, обкрутив его скотчем.

Пока она вертела скотч, наконечник вел себя как живой. С каждым часом гнулся все сильнее, хотя изгиба косы пока не достиг. Насколько Ирка могла судить сквозь куртку и мусорный пакет, теперь копье больше походило на алебарду, снабженную крюком, которым сдергивают с седла и подрезают сухожилия у коней.

Шлем и копье лежали в доме. Их страшная магия не коснулась. Багров так и не понял, почему они не отдали ничего Брунгильде.

– Дело, конечно, твое! Я во все эти игры света и тьмы не лезу, но все равно некозырно как-то чужое крысить, – заявил он.