Книга Три полуграции, или Немного о любви в конце тысячелетия - Екатерина Вильмонт

– Я как раз собирался вам это предложить. Вернемся вгостиницу, а к восьми поедем в мексиканский ресторан, там удивительно вкусноготовят. Я заказал столик.

– А что, там надо заранее заказывать столик?

– Обязательно, это очень популярное место.

– А как туда надо одеваться? Вечернего платья у меня ссобой нет.

– Да что вы, ничего такого, оденьтесь как угодно. Вы итак сказочно хороши.

– Мам, слушай, что это Олег Степанович так о тебебеспокоится?

– Ну мы же с ним давно знакомы и хорошо друг к другуотносимся. К тому же у меня много работы, и, если я надолго выйду из строя, длянего это лишняя головная боль.

– Мам, а ты мне не врешь?

– Ирка!

– Ну вообще-то он неплохой мужик…

– А я разве говорила когда-нибудь, что плохой? Ты начто намекаешь?

– У вас с ним что-то есть?

– Ты с ума сошла! Я уже тебе объясняла, что ему сейчасодиноко. Мне-то лучше, у меня есть ты.

– А этот Том Круз чего не появляется?

– Зачем он тебе нужен?

– Мне он ни на фиг, я думала, тебе… Он же к тебеклеился. И потом, ты больна, а он все-таки врач.

– Не выдумывай! Меня и так хорошо лечат. Кстати,достань-ка мне сверху красную кастрюлю, я боюсь еще лезть на табуретку, вдругголова закружится… Вот спасибо. А теперь можешь идти гулять, я прекрасно самасо всем справлюсь. Думаю в понедельник выйти на работу.

– Там будет видно. Ладно, мам, я правда пойду… Денисменя на выставку пригласил.

– На какую?

– Сама не знаю, он сказал, хорошая выставка в Домехудожников. А после этого пойдем в кафе. Не возражаешь?

– Ну если все будет строго по этой программе, то нет. Авот если он опять возьмет у отца машину…

– Откуда ты знаешь? – ахнула Иришка.

– Неважно, одна птичка начирикала.

– Интересно – кто? Но ты не бойся, папашка теперьмашину от него на сто сигнализаций закрывает. Но обещает подарить ему надвадцатилетие новую, правда, не крутую. Только это еще не скоро будет, вдекабре.

– Слава богу! Ну все, иди, я пока почитаю верстку.

– А кастрюля-то тебе зачем?

– Кисель хочу сварить, в морозилке черная смородиназавалялась.

– Да? – обрадовалась Иришка. – Я тогда наобратном пути молока куплю!

Тата занялась домашними делами. Но через полчаса утомилась иприлегла на диван. Ее разбудил телефонный звонок.

– Можно попросить Наталию Павловну? – спросилсмутно знакомый женский голос.

– Это я.

– Наталия Павловна, здравствуйте, с вами говорит мамаПавла Гущина.

Кровь бросилась в лицо Таты.

– Я вас слушаю, – сухо сказала она.

– Наталия Павловна, извините, Павлик уехал на несколькодней и просил меня забрать у вас рукопись второго романа.

– Ради бога! Мне она ни к чему.

– А как бы нам это сделать? Мы не могли бы встретитьсягде-то в городе?

– Нет, – отрезала Тата. – Я больна и невыхожу из дома.

– Но у вас, кажется, есть дочка, и она уже большая…

Ну и наглость, подумала Тата.

– Да, но моей дочки сейчас нет. Если вам это срочно,приезжайте, а нет – так я отвезу ее на следующей неделе на работу, и вы сможетеее забрать из издательства.

– Нет, я бы хотела сегодня. Вы позволите к вам заехать?

– Заезжайте.

Тату опять начала бить дрожь. Надо же, рукопись понадобилась!Видно, хочет поскорее от меня отделаться. Но почему? Что я такого сделала? Какэто странно, глупо, как-то даже по-детски – отдавай мои игрушки… Но почему жемне так больно? Я же не влюбилась в него… Или влюбилась? Не знаю, ничего незнаю. Надо привести себя в порядок, не хочу, чтобы эта женщина потом сказалаему, что я неинтересная старая грымза.

Тата сняла халат, натянула джинсы и ахнула – они чуть несваливались с нее. Неужто я так похудела за одну неделю? Да, действительно!Наверное, я все-таки влюбилась, ни от одной диеты так не похудеешь, как отнесчастной любви… Да, и глаза стали больше, и вообще… Мне это идет… Ох, надо жеподготовить рукопись, чтобы сразу отдать и забыть о Гущине раз и навсегда. Аможет, наоборот, попытаться разговорить его мамашу? Вдруг я что-то выясню!Интересно, какая она?

Минут через сорок в домофон позвонили. Тата сразу, неспрашивая, нажала кнопку, и вскоре на пороге стояла женщина лет пятидесяти,полная, в дорогом пальто из коричневой каракульчи и с любезной улыбкой на сильнонакрашенных губах.

– Наталия Павловна? Я Гущина…

– Заходите, пожалуйста… Простите, не знаю вашегоимени-отчества.

– Нинель Вадимовна.

– Заходите, Нинель Вадимовна. Хотите кофе?

– Нет-нет, спасибо большое, я тороплюсь.

– Хорошо, я сейчас принесу рукопись. Да вы присядьте.

– Благодарю вас, не стоит. Я действительно спешу.

– Ну как угодно.

Тата вынесла папку в прихожую:

– Вот, прошу вас.

– Извините, может, это дурацкий вопрос, но вы… вы нексерили рукопись?

– Что? – опешила Тата.

– Ну вы не снимали с нее ксерокопию?

– Нет. А зачем?

– Я просто спросила… На всякий случай!

Женщина выхватила папку из рук Таты и поспешно засунула впластиковый пакет.

– Спасибо, я побегу. Всего хорошего.

И она скрылась в лифте.

Нет, я совсем ничего не понимаю! Зачем мне снимать копию? Ичто было бы, если бы я ее сняла? Они что, боятся, что я чужой роман украду?Ненормальные они, видимо, – что сын, что мамочка. И он все время вразговорах со мной прибеднялся, а у мамочки вид отнюдь не бедный.

Тата бросилась к окну, выходящему на подъезд. Вот мадамГущина вышла во двор, подошла к «Волге» темно-бордового цвета и села за руль.Вот как!.. Он, кажется, говорил что-то насчет того, что он, увы, не за рулем…Но в конце концов, мало ли что есть у его матери, а у него самого этого нет.Он, наверное, гордый и хочет все заработать сам. Да какое мне до всего этогодело?

Снова зазвонил телефон.

– Алло, Наталья, как ты?

– Спасибо, Олег, гораздо лучше, надеюсь в понедельникуже выйти на работу.

– Не вздумай! Александр Николаевич сказал, что надособлюдать осторожность.