Книга Последняя сказка цветочной невесты - Рошани Чокши

Лазурью, она собиралась сделать то же самое со мной. Я был уверен, что, когда она упомянула последнее прощание, это касалось не Ипполиты. И потому мне оставалось лишь несколько часов, чтобы исполнить свою часть сделки.

Во-вторых, я осознал, что, хоть я не ведал, кем или чем была Индиго на самом деле, я всё равно любил её.

Возможно, на этом самом месте в нашей истории я должен был бегом спускаться по лестнице Дома Грёз. Но как и все прекрасноликие дураки до меня, я не сбежал. Иногда тебя соблазняет не обещание безопасности, а осознание, что здесь определённо что-то есть.

Вот – путь, в конце которого ты можешь найти как богатства и чудеса, так и верную смерть. Тебе никогда не придётся возвращаться на ту сторону, скупую на чудеса, где богатства так редки. Там смерть сокрыта, но здесь у смерти лицо, которое ты любишь. Здесь можно быть уверенным, что смерть тоже любит тебя, просто по-своему.

Я улыбнулся Индиго.

– Назови время.

После Индиго обещала послать за моим костюмом и сказала, что ей нужно сделать ещё несколько звонков.

– Скоро увидимся. – Она поцеловала меня.

Этот поцелуй был неприличным и яростным, и когда она отстранилась, была в её взгляде некая окончательность.

Теперь я понимал, почему все те греческие юноши расправляли плечи, прежде чем встретиться с Минотавром в лабиринте. Таким было последнее испытание – увидеть, соответствует ли твоя мечта о себе самом твоей судьбе. Если окажется, что ты – настолько же обыкновенный, насколько боялся, по крайней мере твоя эпитафия будет краткой.

Миссис Реванд провела меня через фойе, заранее украшенное каллами и букетами соболезнований, мимо гудящей, кисло пахнущей гостиной, где полдюжины поверенных оставляли кофейные кольца на древнем дереве, и мимо входа в винный погреб, где повар, как я предполагал, вместе со своим помощником изучал запылившуюся бутыль вина. Здесь были люди, но они не оставили после себя никаких впечатлений. Я чувствовал лишь Индиго. Мою Индиго, неумолимую и непознанную, как сама судьба. С каждым шагом я был уверен, что этим она и являлась – завершением, собранным из молока звёзд задолго до того, как я посмел сделать первый вздох.

Наконец миссис Реванд открыла дверь в гостевую комнату, оклеенную выцветшими обоями, с щелями в стене вместо окон. В воздухе пахло запущенностью и пылью. На кроватях не было белья, матрасы – все в пятнах. В ванной комнате расположилась бронзовая ванна в форме половинки яйца.

– Прошу прощения, – проговорила миссис Реванд. – Если бы меня уведомили заранее, я бы успела проветрить комнаты, но мисс Индиго сказала, вам они нужны, только чтобы переодеться. Я подготовлю главную гостевую комнату вам для ночлега.

Мой взгляд привлёк столик между двумя кроватями, с золотыми ножками и круглой столешницей из зелёного мрамора. На нём стояли три черепа врановых, рядом со стеклянной вазой с сухими цветами и вороньими перьями.

– Знаете, вы никогда отсюда не уедете, – с улыбкой сказала миссис Реванд. – Я чувствую, что Дому вы понравились. А когда Дому кто-то нравится, он оставляет их себе навсегда.

– Дому нравилась Лазурь?

– О да, – ответила миссис Реванд, взбивая какую-то заблудшую подушку. – Он любил её даже больше, чем любил Индиго, хотя ей я этого никогда не скажу. Индиго родилась в этом величии. Но Дом выбрал Лазурь.

– И Дом оставил её себе навсегда? – уточнил я.

«Она спит под полом в пластиковом мешке? Или в очаге, разбитая на тысячу осколков?»

Миссис Реванд рассмеялась.

– О, даже не знаю. Никогда не приглядывалась. Дом и меня любит, знаете ли, поэтому я никогда не остаюсь здесь ночевать, чтобы не подавать ему ненужных идей.

Она погладила изножье кровати, словно то было неуправляемым псом, и с последней нежной улыбкой прикрыла за собой дверь.

Я остался наедине с тенями и уходящими часами, размышляя о том, что мне было сказано. Ипполита сказала, что у каждой девочки был ключ к Иному Миру. Я мог бы с лёгкостью попытаться перебраться через ворота, но что, если ключ открывал что-то ещё? Что, если там содержалось послание?

– Куда же она спрятала его?

Мой взгляд то и дело возвращался к черепам врановых, к их зияющим овалам и пожелтевшим гребням. И чем дольше я смотрел, тем больше уверялся в том, где могли быть сокрыты ключи. Я вспомнил второе любимое место Индиго – стены, украшенные непроницаемыми ликами созданий, которые ничего не могли рассказать о том, что увидели. Комната Тайн. Свет скользнул к моим ногам, словно в ответ. Лишь Индиго знала наверняка, и хотя она тщательно скрывала свои тайны, было кое-что, чему, как я знал, она не могла противиться: игра.

Дом, кажется, замурлыкал в ответ, и комната исчезла. Я не мог сказать, пытался ли он вознаградить меня. Если так – его доброта и жестокость были на одно лицо.

«Смотри внимательнее, – настаивал он. – Смотри сейчас же».

Ещё одна истина, спелёнатая так туго, что она вытянулась и приняла форму всплесков и пятен.

Это было за день до того, как мы с братом вошли в кедровый шкаф, чтобы искать фейри.

Царила осень, и мир был весь соткан из золота и дыма.

Мама ещё не приготовила ужин, и мы с братом играли в пиратов в долгом морском путешествии, вынужденные заглушать урчание в животе солёными крекерами. Я сказал брату, что они очень дорогие. Задержавшись в этом воспоминании, я собрал то, что знал. Мама была милая и игривая; она, кажется, слишком отвлеклась или была занята приготовлением ужина, чтобы играть в глубоководного левиафана, преследующего нас из-за диванов.

«Нет, – сказал Дом Грёз. – Смотри ещё».

Мать сгорбилась над кухонным столом, а в чашке тлела зажжённая сигарета. Женщина накричала на нас, когда мы её разбудили. Она была левиафаном из глубины, вокруг которого нужно было маневрировать.

Отец вернулся домой раньше. Мы с братом смеялись, потому что он расчихался, как слон. Отец хотел присоединиться к нашему веселью. Он притворился ещё одним пиратом и побежал на нас.

– Что смешного? – прогремел он. Высокий золотой смех, чёрные глаза, как у оленя, ноги, запутавшиеся в…

«Смотри ещё», – велел Дом.

Я лежал на полу, с коленом, приставленным к груди. Мой брат плакал и раскашлялся, лицо у него побледнело. Мать поднялась из-за стола, раздражённая, схватила ингалятор моего брата из ящика в одном из тёмно-коричневых шкафчиков и бросила к его ногам. На меня она даже не смотрела, скрывшись в темноте.

«Почему ты смеёшься надо мной? – спросил отец. – Думаешь, это смешно, что я весь день работаю, чтобы только нас