Книга Сарыкамыш. Пуля для императора - Рафаэль Миргалиевич Тимошев

— агент германской разведки!

Драч внимательно посмотрел в глаза подполковника.

— Чтобы вы делали на месте изменника, господин подполковник? Конечно же, отнекивались: "Что ты, я же твой боевой товарищ, выпей лучше воды и успокойся!" Вот и успокоил! Налил из графина воды, влил неприметно в стакан цианида, да и подал. А замести следы — одна минута: стер следы с графина да заменил кольца… Даром, что адъютант носил серебряное колечко!

Все обалдело смотрели на умолкшего штабс-ротмистра. Драценко достал из кармана шинели коробку папирос, достал одну из них, сунул в рот и тут же вынул.

— Черт бы вас побрал, штабс-ротмистр! По-вашему, так и было? Но кому Сивцов мог довериться в штабе?

— Никому! — буркнул молчавший до сих пор Листок. — Если Сивцов не агент, то раскрыть дату прибытия государя он решился бы только кому-то, кто является доверенным лицом его любимого генерала. А сейчас их в штабе только двое — штаб-офицеры Грушевский и Лавренюк!

— Но у обоих верное алиби, — напомнил Авилов.

— И все же у одного из них алиби сомнительное… — осторожно произнес Драч. — Посыльный дежурного офицера не сумел подтвердить время прихода Лавренюка в канцелярию.

— Разве не достаточно, что он его видел?

— Видел, но во сколько? В девять сорок, как утверждает Лавренюк, или в десять десять, когда Сивцов уже был покойником? Мы ведь даже не можем подтвердить, звонил ли адъютант Лавренюку вообще…

Все замолчали. На этот раз Драценко чиркнул спичкой, закурил, но дважды затянувшись, отбросил папиросу в снег.

— Однако подкинули задачку в дорогу, господин штабс-ротмистр! И ехать надобно — скоро стемнеет, и докладывать придется…

Он оглядел лица офицеров.

— Что ж, господа! Коль есть сомнение, надо проверять. Обзвоните по списку всех начальников, принявших участие в совещании, — возможно, кто прибыл раньше и может подтвердить время прихода подполковника в канцелярию. И вытрясите душу из этого чертового посыльного — вдруг из его тупой головы что-то да выплывет! Какая-нибудь временная привязка — кто-то в это время его послал, по морде съездил, ну, в общем, что-то подобное… Еще раз с дежурным офицером переговорите — когда посылал посыльного, куда, во сколько пришел… О результатах доложите не позднее двадцати трех тридцати! Если ничего не прояснится — будем докладывать как есть, как решили с Астафьевым… Тем паче, что о результатах расследования подполковник наверняка уже отрапортовал Джунковскому. В любом случае Лавренюка взять под наблюдение! Завтра Воробанов определенно приставит его вместо Сивцова к себе, так быть при подполковнике неотлучно, не спускать с него глаз и готовым быть ко всему! Возьмете это на себя, ротмистр Листок, и вы, штабс-ротмистр Драч. С начальством вашим я договорюсь…

Он несколько помолчал.

— Может, с вашей подачи, штабс-ротмистр, мы сейчас напраслину напускаем на порядочного офицера, но береженого бог бережет — на кону жизнь Августейшего!

Подполковник взглянул на Авилова.

— Завтра, Виктор Николаевич, как и условились с Воробановым, останетесь при штабе. И связь нужна будет между нами, да и за Грушевским присмотрите на случай всякий, а может, кто еще выплывет в штабе — выдаст себя по приезду Государя.

— Будет исполнено, Даниил Павлович! — мотнул головой штабс-капитан.

— Что ж, тогда будем прощаться, что ли…

Они пожали друг другу руки.

Драценко кивнул казакам, вскочил на двуколку, и через минуту повозка тронулась. За ней, выбрасывая из-под копыт комки снега, понеслись вскачь застоявшиеся казацкие лошади.

23. 1 декабря 1914 г. Николай II. Вокзал

Из дневника Николая II:

"1-го декабря. Понедельник.

Самый знаменательный для меня день из всей поездки по Кавказу. В 9 час. прибыл в Сарыкамыш. Радость большая увидеть мою роту Кабардинского полка в поч. кар. Сел в мотор с Бенкендорфом, Воейк[овым] и Саблин[ым] (деж.) и поехал в церковь, а затем через два перевала на границу в с. Меджийгерт. Тут были построены наиболее отличившиеся ниж. чины всей армии в числе 1200 чел. Обходил их, разговаривал и раздавал им георгиевские кресты и медали. Самое сильное впечатление своим боевым видом произвели пластуны! Совсем старые рисунки кавказской войны Хоршельта. Вернулся в Сарыкамыш в 4 ч. и посетил три лазарета. Простился с ген. Мышлаевским, нач. штаба ген. Юденичем, другими лицами и с моей чудной Кабардинской ротой, в которой роздал 10 георг. крестов; и в 4½ часа уехал обратно в Карс. Поезд шел плавно и тихо. В Александрополе была недолгая остановка. Вечером кости".

В двадцать часов двадцать пять минут Авилов доложил в Меджингерт, что подтверждений алиби Лавренюка найти не удалось. Дежурный офицер показал, что отправил посыльного с документами Сивцова около 9.20, и что тот вернулся к 10 часам. Сам рядовой подтвердил, что видел Лавренюка в канцелярии, но время указал лишь приблизительное — от 9.30 до 9.50. Что же касается начальников оперативных групп — в канцелярию все вошли одной командой, примерно в 10.20, и подполковник Лавренюк уже находился на третьем этаже.

Драценко молчал в трубке долго. Ответил мрачно: "Так тому и быть… С этого момента с Лавренюка глаз не спускать!"

Ночное наблюдение за квартирой Лавренюка взялся организовать штабс-ротмистр Драч. Однако и ротмистр Листок в эту ночь почти не спал. Много курил, лежа на койке, поставленной Росляковым и Яшкой здесь же, в кабинете; несколько раз вставал, ходил по темным углам, вновь ложился и курил.

Он думал о Сивцове. Кольцо, конечно же, выдавало в адъютанте шпиона. Но именно это кольцо с ядом да разбитый стакан с отравой и не давали ему покоя! Кольцо навязчиво воскрешало в памяти самоубийство "Дидлова", а осколки стакана живо напоминали события 25 ноября, связанные с убийством армянина-перебежчика, — тот же яд в стакане с водой и один и тот же почерк! И в обоих случаях рядом генерального штаба подполковник Лавренюк…

Алексей Николаевич вдруг поднялся с койки и сел. Черт! Как он сразу не подумал об этом! Ведь Ланге так ясно показал, как могли отравить перебежчика — просто повернуть тайную крышку на кольце. И проделать это совершенно незаметно!

Но тут пришла другая мысль — Лавренюк этого сделать не мог, поскольку собирался пить из уже отравленного стакана… А может, вовсе не собирался? Может, яд с кольца уже был слит в стакан — до прихода его, ротмистра Листка? Понял, что перебежчик может его разоблачить, и готовился отравить бедолагу, да только он, ротмистр Листок, помешал ему своим появлением? Тогда понятно, почему не обнаружили ни ампул, ни порошков…

Ротмистр поднялся и заходил по комнате; затем прошел к табурету, приставленному к койке, и подобрал лежавшую на нем коробку папирос.

Ну,